Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - [89]
Я никогда не выносила малейшей критики или отказа и, как результат, совершила несколько попыток самоубийства. Я всегда приходила в сознание с чувством сожаления, что осталась жива, и если (или лучше сказать когда) я сделаю новую попытку, я позабочусь, чтобы все прошло как надо в следующий раз.
Знаю, что я ненадежный и слабый человек. После трех неудачных браков в прошлом я не в состоянии справиться с тем, что Джек бросил меня. Я знаю, что мне нужно найти мужчину, который компенсирует отсутствие отца в моей жизни. Существует ли хоть малейшая надежда ни то, что в возрасте тридцати пяти лет я могу встретить такого человека? Я так не думаю.
Как бы то ни было, я пока отложу свои таблетки. Завтра будет другой день.
Люблю,
Мэрилин.
Уважаемая Психоаналитик,
Не беспокойтесь. Мой очередной опус — просто пародия на стихотворение «Ричард Кори». Теперь о главном событии: когда я вернулась на студию «Двадцатый век Фокс», чтобы продолжить работу над фильмом «Что-то должно случиться», исполнительным директором и заведующим производством оказался Петр Леватес, в прошлом ответственный за рекламу, которому, на мой взгляд, не следовало менять свою профессию. Он известен своей враждебностью к актерам и, встретив меня на съемочной площадке, не делал секрета из того факта, что я нахожусь на верхней строчке списка тех, кого он не уважает. Это как раз то, что мне сейчас нужно — кто-то еще, ненавидящий меня.
Люблю,
Мэрилин.
Примечание аналитика: Получив это письмо и прочитав стихотворение, я сразу же направила Мэрилин следующую телеграмму:
«Пожалуйста, снимите трубку телефона. Позвоните мне немедленно».
Доктор Дарси Дейл.
Она действительно позвонила мне, и у нас был короткий разговор, суть которого сводилась к ее комментарию:
— Вы не понимаете шуток, леди?
— Это было не очень смешно, Мэрилин, — ответила я.
— Сожалею об этом, — сказала она и собиралась повесить трубку.
— Подождите секундочку, Мэрилин, — попросила я, — пожалуйста, больше никаких шуток.
— Хорошо, — ответила она. — Я обещаю.
Так почему я не уверена?
Уважаемая Психоаналитик,
Мне нужно немного вернуться назад, чтобы ввести вас в курс дела. 23 апреля 1962 года, примерно за четыре недели до празднования в Мэдисон-Сквер-Гарден, был первым днем запланированного начала производства фильма «Что-то должно случиться». Вы, вероятно, не знали об этом? Я проснулась в ужасном состоянии. Я позвонила продюсеру Генриху Вайнштейну и сообщила ему, что у меня острая вирусная инфекция и я не смогу прийти на работу в этот день.
Видимо, я подхватила простуду во время недавней поездки под дождем в Нью-Йорк к Ли Страсбергу, куда я отправилась, чтобы пройти с ним мою новую роль. Кажется, некоторые бактерии решили поселиться в моем носу. Я была не в восторге от новых квартирантов. В конце концов, они даже арендную плату мне не платили.
Со студии «Фокс» ко мне домой направили штатного доктора Ли Сигела. После осмотра он рекомендовал мне оставаться в постели целый месяц, а студии — отложить первый день съемок. Но режиссер Джордж Кьюкор отказался следовать совету врача. Вместо этого он переписал расписание и начал съемки сцен без моего участия.
Каждое утро в семь тридцать он звонил Сид Чарисс, чтобы она немедленно пришла в павильон звукозаписи, где проходили съемки эпизода с двумя детьми, строящими дом на дереве. Я могу представить себе, как Сид проклинала меня! Сожалею, Сид! В твоем постоянном присутствии на съемках действительно не было моей вины. И в том маловероятном случае, если бы ты прочитала это, ты бы поняла, что я действительно была слишком больна для работы.
В течение следующего месяца съемки продолжались практически все время без меня, так как я появлялась в павильоне лишь время от времени из-за высокой температуры, головных болей, хронического синусита и бронхита. К сожалению, производство отставало на десять дней от графика, в чем, как это ни странно, обвиняли меня. Как будто я заболела нарочно!
К тому времени бюджет был уже в значительной степени перерасходован, а сценарий все еще не закончен полностью. Они переписывали его по ночам, очень расстраивая меня тем, что каждый день приходилось запоминать новые реплики вместо заученных старых и репетировать совершенно новые сцены. Несмотря на мои физические проблемы, я проводила большую часть моего времени на съемочной площадке, работая над ролью в моей гримерке с Паулой Страсберг, моим постоянным репетитором по драматическому искусству.
Автор этой книги, Д. В. Павлов, 30 лет находился на постах наркома и министра торговли СССР и РСФСР, министра пищевой промышленности СССР, а в годы Отечественной войны был начальником Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии. В книге повествуется о многих важных событиях из истории нашей страны, очевидцем и участником которых был автор, о героических днях блокады Ленинграда, о сложностях решения экономических проблем в мирные и военные годы. В книге много ярких эпизодов, интересных рассказов о видных деятелях партии и государства, ученых, общественных деятелях.
Мемуары Герхарда Шрёдера стоит прочесть, и прочесть внимательно. Это не скрупулезная хроника событий — хронологический порядок глав сознательно нарушен. Но это и не развернутая автобиография — Шрёдер очень скуп в деталях, относящихся к своему возмужанию, ограничиваясь самым необходимым, хотя автобиографические заметки парня из бедной рабочей семьи в провинциальном городке, делавшего себя упорным трудом и доросшего до вершины политической карьеры, можно было бы читать как неореалистический роман. Шрёдер — и прагматик, и идеалист.
Непокорный вольнодумец, презревший легкий путь к успеху, Клод Дебюсси на протяжении всей жизни (1862–1918) подвергался самой жесткой критике. Композитор постоянно искал новые гармонии и ритмы, стремился посредством музыки выразить ощущения и образы. Большой почитатель импрессионистов, он черпал вдохновение в искусстве и литературе, кроме того, его не оставляла равнодушным восточная и испанская музыка. В своих произведениях он сумел освободиться от романтической традиции и влияния музыкального наследия Вагнера, произвел революционный переворот во французской музыке и занял особое место среди французских композиторов.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
Фаина Раневская — сплошное противоречие. Беспардонное хамство и нежная беспомощность души, умение обзаводиться врагами на каждом шагу и находить удивительных и верных друзей, необразованность с одной стороны и мощный интеллект — с другой, умение делать карьеру и регулярное сиденье без ролей. И — одиночество… О Раневской много злословили — ей ставил диагноз «психопатка» еще при жизни, ее обвиняли в аморальных связях, ее откровенно боялись! Представьте, что Фаина Раневская входит в кабинет психотерапевта, устраивается на кушетке и начинает говорить.
Когда промозглым вечером 31 октября 1910 года старшего врача железнодорожной амбулатории на станции Астапово срочно вызвали к пациенту, он и не подозревал. чем обернется эта встреча. В доме начальника станции умирал великий русский писатель, философ и одновременно – отлученный от церкви еретик, Лев Николаевич Толстой. Именно станционному доктору, недоучившемуся психиатру предстояло стать «исповедником» гения, разобраться в противоречиях его жизни, творчества и внутрисемейных отношений, а также вынести свое медицинское суждение, поставив диагноз: аффект-эпилепсия.
Звонок в четыре утра не предвещает ничего хорошего. Особенно если на дворе 1946 год, вы психиатр, а голос в трубке поручает определить, склонна ли к самоубийству опальная поэтесса Анна Ахматова…Теперь у Татьяны Никитиной есть всего несколько дней, чтобы вынести вердикт, а заодно и понять, что будет, если ее диагноз окажется не таким, какого от нее ждут.