Мерцание золота - [37]

— Кажется, руку сломал, — проговорил он.

Мы помогли ему выбраться на дорогу.

— Надо вызывать «скорую», — сказала Алена.

Андрей побежал в администрацию Дома творчества. «Скорая» в Коктебель приезжала из Феодосии, а это не меньше двадцати километров.

Мы довели Володю до Дома творчества.

— Зачем ты полез за этим платком? — причитала по дороге Марина. — Сто лет он мне нужен!

— Наши батыры на полном скаку барашка подбирают, — сказала мне жена Андрея.

Кажется, она снова подмигнула мне.

— У вас степь, — сказал я, — а здесь горы. Барашков на их склонах я что-то не видел.

— На море барашки, — засмеялся Егор.

Все это время я его не видел и не слышал, что само по себе было странным.

Часа через полтора приехала «скорая» и увезла Володю в Феодосию. Оттуда он вернулся с рукой в гипсе и хромающим на обе ноги.

— Перелом, — лаконично объяснял он писателям.

— Бандитская пуля, — добавляли мы с Андреем.

Казашка при этом подмигивала направо и налево.

«Наверное, у нее нервный тик, — думал я. — Но сейчас у каждого второго тик».

На следующий день я сходил к мосту и осмотрел место, куда свалился Володя. То, что я увидел, ужаснуло меня. Из забетонированного стока беспорядочно торчали железные штыри, и Бочаренко лишь чудом не нанизался на один из них.

— Поставь свечку своему ангелу-хранителю, — сказал я Володе при встрече. — И захочешь, не упадешь так аккуратно.

— А пьяных Бог бережет, — засмеялся Бочаренко. — Андрей с казашкой опять подрались.

— Они дерутся? — удивился я.

— Почти каждый день. Добром это не кончится, помяни мое слово.

И он был прав. Через какое-то время я узнал, что после очередной драки казашка сдала Андрея в милицию, и писатели всем миром вызволяли его из тюрьмы. Удалось это им с большим трудом.

Однако случилось это уже после Коктебеля. Там у молодоженов был медовый месяц, и о милиции еще никто не заикался.

— Кроме Бочаренко, — сказала жена.

— Когда у тебя в гипсе рука, — парировал я, — в голову лезут плохие мысли.

— Вот и накаркал, — хмыкнула она. — Коктебель место хорошее, но опасное. Гумилёв с Волошиным в нем на дуэли дрались.

Я промолчал. Лично мне драться на дуэли ни с кем не хотелось.

6

Литературную премию издательства «Современный литератор» придумал Вепсов. Председателем комиссии, конечно, он поставил Бочкарева, однако решающее слово во всех случаях оставалось за ним. Но это и понятно: кто платит, тот и танцует.

— Тебя тоже ввели в комиссию, — сказал мне Вепсов.

— Секретарем? — спросил я.

Во все времена уделом молодых писателей, попавших в какую-нибудь комиссию, было написание протоколов.

— Секретарь Соколов, — поморщился Вепсов. — А ты член.

Ну, что ж, член так член. Я ему был нужен в качестве лишнего голоса. И на том, как говорится, спасибо.

Я знал, что лауреатами этой премии становились Пикуль, Кешоков, Евгений Носов, сам Вепсов, конечно.

— Кому дадим премию в этот раз? — спросил я.

— Попову, — поколебавшись, сказал Вепсов. — И еще кое-кому.

С Поповым все было понятно. Раз в «Молодой гвардии» был напечатан роман Бочкарева, значит, очередным лауреатом должен стать главный редактор этого журнала. Странно, что сам Бочкарев еще не лауреат.

— Вот об этом я с тобой и хотел поговорить, — сказал Вепсов. — Юрий Владимирович изо всех сил сопротивляется, а я думаю — пора.

— Конечно, пора, — согласился я. — Неизвестно, что будет на следующий год. Могут и здание отобрать.

— Кто? — неприязненно покосился на меня директор.

— Власть, — вздохнул я. — Сейчас у нас главный рэкетир она, родимая.

— Наше здание принадлежит писателям, — пробурчал Вепсов. — Неужели у них рука поднимется?

— Придет время — поднимется, — посмотрел я на Тимку, безмятежно раскинувшегося под лампой. — Сейчас самая лучшая жизнь вот у них.

— У них она всегда была лучше нашей, — кивнул директор. — Это же не собаки.

Особой разницы между московскими котами и собаками я не видел, однако спорить не стал. Тимкина жизнь определенно была лучше моей. Но пусть хоть кому-нибудь живется хорошо во времена свободы предпринимательства. Наконец-то национальное достояние в виде нефти, золота и прочих алмазов поделено между избранными.

— А вот тебе ничего не досталось, — хмыкнул Вепсов.

— Так я же белорус, — сказал я. — У нас бульба.

Директору мой юмор нравился не всегда. Раздражала и строптивость, проявляющаяся в самый неподходящий момент. Но где их взять, покладистых?

Как я уже знал, люди были самой большой проблемой Вепсова. Со всеми своими бывшими сослуживцами он расставался в лютой вражде. Та же участь ждала и меня, но человек живет сегодняшним днем, отнюдь не завтрашним. А когда оно еще наступит, это завтра. У нас ведь сначала утро, затем бесконечный день, а там не менее долгий вечер с чаркой и куском мяса.

Я увидел, что Тимка спит на большом листе гербовой бумаги.

Вепсов поймал мой взгляд и накрыл угол бумаги, высовывающийся из-под кота, рукой.

— Неужто награда? — спросил я.

— Из Дома Романовых приходили, — вздохнув, признался Вепсов.

Я видел этого председателя Геральдической комиссии Дома Романовых. Более отъявленного проходимца до сих пор я не встречал. Он походил одновременно на Остапа Бендера, Кашпировского и депутата Государственной думы нынешнего созыва.