Мерцание золота - [12]

Съемочная группа состояла из кинооператора, звукорежиссера, двух осветителей и меня — редактора. Мы приехали в местный Дом культуры. Оператор установил на треноге камеру, звукорежиссер Танечка водрузила на трибуне микрофон. Осветители быстренько поставили на сцене софиты, и один из них тут же умчался в магазин за пивом. Осветители в нашем телевизионном братстве были единственные, кому дозволялось выпивать, негласно конечно. Я в основном глазел на Танечку. Для звукорежиссера она была исключительно хороша.

Зал на пару сотен мест быстро заполнился. Народ сидел хмурый, немногословный: у всех, как говорится, хозяйство, а тут волынка часа на два, а то и на все три. Депутат Верховного Совета, конечно, большой человек, но свинью не накормит. Да и корову не подоит, если уж на то пошло. Люди сидели, мрачно разглядывая пустую сцену.

— Приехали! — подскочила Танечка и помчалась к трибуне проверять микрофон.

«Коза!» — качнул я головой.

Резвые ножки Танечки определенно были из другого спектакля.

Осветители включили софиты. Ребята тоже были излишне веселы, но здесь хотя бы понятно почему. Я слышал звяканье пивных бутылок за кулисами.

Товарищ из райкома партии представил публике народного поэта, и Евгений Иванович принялся бодро читать доклад по бумажке. Для него это было привычное дело. Впрочем, и островецкие избиратели не сегодня на свет появились. Кто дремал, кто пялился в потолок, парочка ветеранов в первом ряду, приставив ладонь к уху, напряженно слушала.

И вдруг один из софитов, стоявших за спиной Танка, с грохотом взорвался. Евгений Иванович присел, втянул голову в плечи, но читать доклад не перестал. В свете второго софита, стоявшего поодаль и направленного в зал, слова на бумаге были едва различимы, но Максим Танк не сдавался. Все-таки он был проверенный боец.

Оператор делал мне судорожные знаки — картинка в кадре оставляла желать лучшего. Я это прекрасно понимал, но сделать ничего не мог.

Однако ситуация разрешилась сама собой. Второй софит тоже не выдержал напряжения и взорвался. Зал погрузился в темноту.

— Со звуком хоть все в порядке? — наклонился я к уху Танечки.

— Лучше, чем всегда! — выдохнула она.

Я подумал, что в кромешной темноте никто не заметил бы поцелуя, если бы таковой случился. Танечка, видимо, тоже подумала о чем-то похожем, потому что вздрогнула и прижалась ко мне.

Однако какие поцелуи в роковой час? А он был именно таким — роковым. Встреча народного поэта с избирателями уже стояла в телевизионной программе.

— Полный пипец! — шепнул я в ухо Танечки.

Она хихикнула.

— Пойду разруливать, — сказал я. — А ведь так хорошо все начиналось.

— Я тоже подумала, что…

Танечка замолчала.

В зале зажглась люстра. При ее свете кое-что можно было разглядеть, но для записи на кинопленку освещения катастрофически не хватало.

Евгений Иванович снова начал героически сражаться с текстом на своих бумажках. Что-то, наверное, он знал по памяти, однако не цифры ежедневных надоев. И не центнеры собранного картофеля.

Товарищ из райкома, сидевший в президиуме, поднялся и постучал пишущей ручкой по графину с водой.

— В связи с непредвиденными обстоятельствами встреча с народным депутатом отменяется, — сказал он. — Вернее, переносится. О чем будет объявлено дополнительно.

В зале с воодушевлением зааплодировали. Это был настоящий подарок небес для жителей Островца.

Я двинулся к Максиму Танку, который с нескрываемым облегчением собирал в стопочку бумажки.

— Евгений Иванович, у нас только один выход — записать выступление в студии, — сказал я.

— А вы кто? — покосился на меня народный поэт.

— Вообще-то прозаик, но здесь редактор телевидения, — повесил я голову.

— Это ваши тут все повзрывали?

— Мои…

— У меня такого даже при белополяках не было, — оглянулся на товарища в президиуме Танк. — Начальство небось по головке не погладит?

— Выговор обеспечен, — согласился я.

— Ничего, я позвоню Геннадию. Когда, говорите, запись?

— Как только согласуем время, я сообщу.

Голос у меня дрогнул. Звонок Максима Танка председателю Комитета по телевидению и радиовещанию Геннадию Буравкину меня спасал.

— Если хотите, садитесь ко мне в машину, и поедем, — решил быть добрым волшебником до конца Танк.

— Спасибо, но я уж со своими архаровцами…

Мы пожали друг другу руки.

На сцене Танечка сматывала шнур микрофона. Осветители с ошалелыми лицами разглядывали взорвавшиеся приборы. Кинооператор наблюдал за ними через объектив камеры.

Вторая половина семидесятых медленно окутывалась завесой времени.

В начале же девяностых все происходило гораздо стремительнее.

Часть вторая Масоны и медальеры

1

— Ты в Ленинграде давно был? — как-то подошел ко мне во Внукове Иванченко.

— Никогда, — сказал я.

— Да ну?! — поразился Вячеслав Иванович. — Придется съездить.

— Зачем?

Я на шаг отодвинулся от него. Что-то мне подсказывало, что поездка в колыбель революции мне предлагается неспроста.

— А ты в Ревизионной комиссии, — сказал Иванченко. — У них в Ленинграде полный бардак.

«Всюду бардак, — подумал я. — Я здесь при чем?»

— Ситуация очень сложная, — нахмурил брови Вячеслав Иванович. — Ленинградская организация на грани раскола. На пятнадцатое назначено общее собрание. Представителями от Союза писателей поедете ты и Саша Возняков. Случайных людей мы послать не можем.