— Есть еще одно «но», — изрек я менторским тоном и заложил ногу за ногу. — Всякий входящий сюда стареет примерно в сто пятьдесят раз быстрее, чем за пределами лавки, и именно этим оплачивается бессмертие менялы. Поэтому посетители не любят задерживаться у нас в гостях.
— Сто пятьдесят, значит, час здесь равен примерно шести суткам снаружи!
Подскочив, было, Антон сел и беспечно махнул рукой.
— Неделей больше, неделей меньше! Все равно я не знаю, когда умру! — он на минуту задумался. — Значит, тоска и одиночество. А женщины здесь хотя бы иногда появляются?
— Появляются, и обычно расплачиваются не золотом! — я грустно засмеялся. — Только стареют они слишком быстро.
— А я смогу бросить это ремесло и стать простым смертным?
— Сможешь, конечно, если найдешь того, кто согласится стать менялой добровольно, — я криво улыбнулся. — Ты первый за последнюю сотню лет.
— Я согласен! — Антон посмотрел на меня без тени сомнения. — Я согласен потерять свободу, согласен стать узником этого дома, согласен на одиночество. Если получу взамен вечность...
— Ты уверен? — прерывающимся голосом спросил я. — Ты хорошо все обдумал?
— Да! — четко выговорил он. — А ты?
— Не знаю, — пробормотал я и приложился к бокалу.
Меня мучила совесть. Не хотелось обманывать хорошего парня и втягивать его в авантюру, из которой почти невозможно выбраться. Для очистки совести, я решил дать ему возможность подумать.
— Когда-то и я зашел в этот дом и сидел за этим самым столом. Я тоже убеждал старика Джейкоба, что хочу его заменить. А он меня отговаривал, также, как я тебя сейчас. Первые пятьдесят лет пройдут легко. Ты узнаешь много нового, прочтешь тысячи книг, встретишь огромное количество интересных людей, изучишь предметы и знания, накопленные предыдущими менялами. Потом накатит скука, придет пьянство и ощущение, что ты узнал все, сама жизнь станет тягостной обязанностью, ты начнешь грубить посетителям и выжимать из них последние соки. Через сто лет тебе надоест и это. Ты будешь развлекаться, играя на чувствах клиентов. Ты станешь сбивать цену на предлагаемый предмет до унции, а потом отдавать десять только затем, чтобы увидеть в глазах напротив алчный блеск, ты будешь затаскивать в постель всех заходящих женщин и как можно дольше удерживать в доме, наплевав на их укорачивающуюся с каждой минутой жизнь. Затем ты устанешь и почувствуешь себя ломовой лошадью, которая изо дня в день ходит с завязанными глазами по одному и тому же маршруту, ты начнешь страдать обжорством и тратить огромные деньги на новые и новые деликатесы, ты потеряешь интерес к жизни... На последнем этапе ты превратишься в настоящего, прошедшего все искушения и соблазны, менялу. За прилавком появится холодный и расчетливый профессионал. Вот только менялой ты останешься лишь внешне, это станет твоей работой, не более того. Твоим вторым «я» будет другое. Ты станешь торговцем вечностью. Каждого входящего клиента ты начнешь оценивать только по одному признаку: согласится он занять твое место или нет...
Я завершил эмоциональную тираду, подошел к перилам, и, опершись на нагретый местным светилом камень, любовался привычным закатным пейзажем. Антон молча подошел и встал рядом.
— Ты уже передумал? — то ли с надеждой то ли с сожалением спросил я.
— Не имею привычки менять свои решения! — твердо ответил Антон и выбросил опустевший бокал в пропасть.
— Да ты — продолжатель моих традиций!
На все про все ушел день и много вина. Я показал Антону лавку, дом и бассейн, сводил в хранилище золота, там было тонн двенадцать, предъявил тысячи томов в подземной библиотеке, провел экскурсию по складу, оставил письменные инструкции по управлению теплицей и геотермальной электростанцией, рассказал, чем кормить кайфующего под кварцем Джулса и ушел.
Я шагал не оглядываясь. Черный провал тоннеля манил неизвестностью. Я отправлялся в путешествие, которое больше всего походит на рулетку: погружаясь во тьму, никогда не знаешь, где и когда выйдешь на свет. Но я точно знал другое. Наконец, я совершил самую главную сделку в своей жизни, достиг вершины в карьере менялы. Я продал вечность.
А вечность... Зачем она мне? Вечность не стоит ни гроша, вечность — это слишком долго.
Я бил их беспощадно, неистово, с упоением. Я вымещал злобу на тех, кто стал удачно подвернувшейся декорацией в моей ирреальной игре. Я сыпал удары один за другим, и хруст ломающихся костей задавал ритм, стоны рождали мелодию, а сдавленные крики слаженно ложились на ноты, оживляя легкую и прекрасную гармонию смерти. Наконец, последний удар достиг цели, и четвертый бандит нашел упокоение в осенней вязкой грязи. Я обернулся и посмотрел в ее испуганные глаза.
— Ник, ты — зверь! Ты убил их! — Настю сотрясала истерика.
Сценарий нуждался в срочной корректировке. Я бросил взгляд на полуживых бандитов-марионеток и выругался вполголоса — они были недееспособны. Усилие воли — и изувеченные мною головорезы ожили и со стонами заворочались в мокрой грязи, а из-за поворота показался огромный черный джип. Из подъехавшей машины выбежали двое. Меня ударили чем-то тяжелым по голове и бросили на кожаное сидение. Насте грубо зажали рот, и в тишине городского парка раздались ее слабые приглушенные крики. Через несколько секунд она оказалась рядом со мной.
