Меня нет - [36]

Но Коля не просыпался, и его лицо в свете восходящего солнца казалось бледным. Антон схватил его руку и пощупал пульс. И грустно улыбнулся, осознав, что остался один.

Это смерть. И не убежать.

Вернувшись в своё кресло, старик сгорбился, ссутулился, разом потеряв весь запас жизненных сил. Хмуро глянул на приборы, на плотную решётку сканеров и сеть энергетического экрана, защищающего Родину. Протянул руки к штурвалу и направил судно вниз, к родной и такой далёкой земле.

— Потерпи, — хрипло прошептал Антон, раскачиваясь в кресле. — Мы вернёмся домой. Уже скоро. Скоро вернёмся домой.

Давление резко возросло, когда лайнер прошил защитный энергетический экран и начал заваливаться всё ниже. «Только бы удержать!» — успел подумать Антон, почувствовав, как из носа потекла кровь. И миг спустя потерял сознание.

***

Бег окончен. Бесконечность закончилась плоскостью. Невероятной стеной, перечеркнувшей мир. Некуда больше бежать. И незачем.

Старик обернулся и вгляделся в приблизившееся лицо. То обрисовалось силуэтом, обретая знакомые черты.

— Серёженька, сынок, — со слезами прошептал Антон. Всё это время он убегал от собственного сына. От собственного страха, от своего греха. От единственного шага, которого не мог себе простить. — Всё закончилось? — с надеждой и дрожью спросил старик.

— Да, — ответил голос. — Это смерть.

***

— Вам оставлено сообщение, — возвестил приятный женский голос. Суровый мужчина включил коммуникатор и посмотрел последнюю запись. Сообщение оставил его отец.

— Включить видео.

Экран мигнул, и мужчина увидел нелепое изображение своего отца — старика в костюме Санта-Клауса.

— Здравствуй, сынок, — тихо сказал Антон с экрана. — Знаю, ты не очень мне рад. И глупо, наверное, сейчас просить прощения. Но иного шанса у меня не будет. Знай, я люблю тебя. Всё равно люблю. Ты мой сын, моя кровь, мой наследник. И ты… должен быть лучше меня. Об этом мечтает каждый отец. И знаешь, ты лучше. Лучше меня. — Старик склонил голову, пряча взгляд. — Ты не простишь, нет. Но я понимаю. — Он снова поднял глаза. — У меня появилась цель, — заговорил он громче и увереннее. — Я хочу совершить последний подвиг в своей жизни. Тряхнуть стариной. Поднять вселенную. Сделать последний выстрел. В барабане последний патрон, которому давно не терпится исполнить своё предназначение. Да, знай, я очень собой горд. Именно потому, что отрекаюсь от своей прошлой жизни и дарю тебе жизнь новую, неистраченную, полную возможностей. Всё, что у меня осталось, я завещаю тебе. — Он усмехнулся, смахнув невольную слезинку. — Я иду на смерть. И мы с тобой больше никогда уже не свидимся. Но я хочу тебя попросить — не надо меня ненавидеть. Не надо. Это самое страшное, когда вынашивают ненависть годами. Не держи на меня зла, прошу. И… — он замялся, смущённый и разбитый. — Помни меня. Помни всегда. Хорошее и злое, радостное и грустное. Помни. И прощай.

Экран погас, погружая комнату во мрак. Мужчина стоял, закрыв глаза и сдерживая боль. В горле сухой ком, кулаки сжались до боли.

— Удалить сообщение, — приказал он, и последняя весть стёрлась из памяти коммуникатора.

И не было больше поводов для обид. Не осталось других вестей. Не сохранилось ничего, что могло бы называться истинным наследием. Стёрлись последние следы, и с ними из истории исчез человек, который никак не мог понять, чего же он хочет на самом деле. От него не осталось ничего. Словно волна, взбунтовавшаяся против умиротворённого спокойствия берега, отхлынула в бессилии, растворяясь навсегда в тёмных толщах океана. С последним усилием, с последним выстрелом воображаемого револьвера, погасла, словно воспоминание, сама жизнь. Бесконечный бег закончился. И лицо довольной смерти растаяло в сумраке вечности.

18—19 января, 22 февраля 2010 года.

Повторяй за мной!

Глава первая. Вакуум

«…Я зеркало мира, порой я смешон.

Я вечная сила, реальность и сон.

Ведь я — это ты, лекарство и яд.

Я демон и тот, кто распят…»

Гр. Легион, «Не могу быть собой».

На дороге машины одна за другой нанизывались на невидимое канапе, яркой гирляндой преодолевая улицу. Временами слышались недовольные гудки, сопровождаемые гневными словами. Гудели моторы, ярко светили фары ближнего света. И впереди всех, как огромный вожак, стаю машин вёл трактор — древнее чудовище, неведомо как дожившее до наших дней. Всего в полусотне шагов от него открывался вид на вскрытое полотно шоссе. Дорогу ремонтировали каждый год, но быстро стареющий город всё неотвратимей скатывался в бездну саморазрушения.

Над Петербургом навис тяжёлый туман, пронизанный рассеянными взглядами фонарей. С крыш капало. Зрелище медленно ползущего по дороге стального светящегося червя, каждый иномарочный сегмент которого продолжал агонизировать, навевало тоску и зевоту. С балкона шестого этажа тусклым огоньком полетела недокуренная сигарета.

Батист Петров, он же Бат, он же Бэтмен, вернулся в свою сырую берлогу, где его взгляду привычно предстали серые стены без всякого намёка на обои и промятый диван, казавшийся в свете тусклой лампочки чёрным. В дальнем углу прямо на полу стоял телевизор. На нём терминал и беспроводной модем. А что ещё для счастья надо?