Меня нельзя бросить - [2]

Нет! Решиться на это невозможно! Подумать, а ведь еще вчера вечером твердо ему заявила, что все кончено и что она этому даже рада!

И правда, почувствовала нечто похожее на гордую радость.

В ответ он не произнес ни слова: не обидел, не переспросил, — только повернулся на каблуках, вышел. А наутро со свойственной ему энергией принялся за эти сборы. Да! Она не ошибалась: по-своему Виталий сильный человек. На этот раз это даже не так, как тогда, под Новый год: теперь он решил бесповоротно...

Что же ей все-таки делать с телеграммой? Выглянув из-за шкафа, Елена бросила взгляд на сына — оттуда не увидит! — нагнулась и сунула бумажку в щель между шкафом и полом. Когда же выпрямилась, сердце трепетало не в груди, а где-то высоко, почти в горле...

— Погуляй-ка, сынуля, пока светло, — подойдя к Косте, сказала Елена и сама почувствовала, что голос ее звучит виновато, чуть ли не искательно. Да и не были между ними приняты такие словечки, как «сынуля», «мамуся».

— Хорошо, сейчас, — тихо ответил Костя.

Он как-то странно взглянул на нее.

Но ведь он ничего не видел — не стеклянный же в самом деле старый шкаф! — а когда-нибудь сам поймет, что в ее смятении была и забота о нем, Косте...

Вот за это и стоит побороться с такой, как Клавдия Степановна... Первый раз в жизни Елена употребила свойственное той оружие. Всю жизнь люди такого рода ее обманывали. А она лишь «анализировала». Анализировала тонко, умно, стараясь быть как можно объективнее...

Нелепое племя донкихотов!

Клавдия Степановна, например, за время своего пребывания заведующей секцией готового платья нажила себе дачу. И не простую, а зимнюю. А когда по части ревизий стало тревожней, с тихим достоинством вышла на пенсию. Конечно, в прямой форме она едва ли воровала. Слишком осторожна. Но разве вовремя кое-кого известить, что получен дефицитный товар, или неприметно упрятать от «обычных» покупателей венгерскую цигейку — такое уж преступление?!. Вот и ходит спокойно по земле представительная дама! Да разве она отдаст в «чужие руки» своего Витюлю! А если и отдаст, то туда, где повыгодней. Так пусть же ее «провожай вещами» пылится под шкафом!

Неожиданно Елена Николаевна почувствовала себя ловкой, сильной, немножко коварной. Еще посмотрим, кто кого!

Вдруг, словно пушечный выстрел, хлопнула дверь. Ушел. Забрал свои вещи и навсегда ушел. Или пока за такси?

А Костя от громового удара так и дернулся всем своим худеньким телом.

Уже не таясь соседей, Елена выскочила в коридор и распахнула дверь в его комнату. Да, все собрано. Трезвая голова! Такая трезвая, что на опустевшей полке не видно ее Бальзака! Снял даже единственную картинку со стены...

Ее точно сковало морозом. А надо ходить, улыбаться, говорить.

— Небось, насвинил? — встретила ее в коридоре сочувственным вопросом ответственная по квартире Евдокия Фетисова. — Давайте подмою!

Словцо «насвинил», которое Фетисова применила к человеку, известному в квартире своей аккуратностью, говорило об иной, далеко не «коммунальной» его оценке.

В ответ Елена лишь молча покачала головой. Да и нелепо, чтобы знатная ткачиха, к тому же депутат райсовета, в выходной свой день возилась с ведром и тряпкой.

И все же, ощутив дружескую поддержку, она едва не заплакала. Чтобы так не случилось, торопливо прошла в свою комнату. Теперь Костя уже не притворялся, что читает журнал. Он молча, напряженно прислушивался.

Звонок... Конечно, он! С такси. Что же! Надо с полным самообладанием, а что еще лучше — с чуть приметной иронией ему открыть... Подготовив это сложное выражение лица, Елена открыла дверь. И вскрикнула от радости. Перед ней было не мужское, каменно-красивое лицо, а совсем иное... Немолодое, подкрашенное и все же бесконечно доброе.

— Алиса! Какое счастье!

А гостья уже протягивала ей ярко-оранжевую авоську с зелеными грушами.

— «Приветик»! — спародировала она какую-то бодренькую пошлячку. — Где наш общий сын? А эти плоды, несомненно, пригодятся дли вбивания гвоздей. Правда, работник прилавка уверял, что, мол, еще «дойдут». Не верь! После окаменения немедленно перейдут к гниению...

Когда Костя увидел Алису, на его лице впервые за сегодняшний день мелькнула улыбка.

У Алисы Викторовны Гефт несколько необычная профессия. Она кукольница. Когда-то была актрисой, играла даже у Мейерхольда. Случайно повредила ногу — «проклятая биомеханика!» И научилась радовать людей иным: создает замечательные маски животных, птиц, рыб.

Да и лицо ее похоже на масочку старенькой, лукавой и все же доброй лисы. Недаром в младенческие годы Костя называл ее не Алиса, а просто Лиса. Прозвище закрепилось. Даже глаза у кукольницы словно вшитые, блестящие бусинки. Только они разные: один зеленоватый, лукавый, другой темный и грустный.

— Костя, дитя мое, прости мне это подлое приношение. Иного не было. Сварите компотик. Или предназначьте для гостей.

Зеленый глазок гостьи весело поблескивал.

Но тут Алиса умолкла.

— Что случилось? — спросила она просто.

Костя потупился.

— Собственно, ничего... — начала было его мать.

— «Мерзавец»? — зорко взглянула на нее Алиса. Так, в пародийно-трагическом тоне, она обычно называла очередного обидчика той или иной своей подруги.