Менуэт - [5]

АРЕСТОВАЛИ НА СТАНЦИИ, КОГДА ОН НАМЕРЕВАЛСЯ СЕСТЬ В ПОЕЗД, И НЕМЕДЛЕННО ПРЕПРОВОДИЛИ К ПРУДУ, ГДЕ НА БЕРЕГУ ЕЩЕ ЛЕЖАЛО МЕРТВОЕ ТЕЛЬЦЕ, ДЛИТЕЛЬНЫЙ ДОПРОС ПРИВЕЛ К ПОЛНОМУ ПРИЗНАНИЮ: ОН ВСТРЕТИЛ ДЕВОЧКУ ВОЗЛЕ ПРУДА, СХВАТИЛ ЕЕ И ПРИМЕНИЛ ФИЗИЧЕСКУЮ СИЛУ, НО, ПОСКОЛЬКУ ОНА ПРОДОЛЖАЛА КРИЧАТЬ И ВЫРЫВАТЬСЯ, ОН, ЗАТКНУВ ЕЙ РОТ КЛЯПОМ, СВЯЗАЛ ЕЕ ВЕРЕВКОЙ, А ПОСЛЕ ТОГО КАК ИЗНАСИЛОВАЛ, БРОСИЛ В ВОДУ И ЕЩЕ 10 МИНУТ ПОДОЖДАЛ - ЦИНИЗМ ЮНОГО НЕГОДЯЯ КАЖЕТСЯ ПРОСТО БЕСПРЕДЕЛЬНЫМ: КОГДА ЕГО СПРОСИЛИ,

ния. Мне следовало немного успокоиться, чтобы я мог опять дышать, не боясь заразиться их бациллами. Ближе к дому я начинал представлять себе жену: она виделась мне рассеянно накрывающей стол к ужину.

Мысль о разнообразной и обильной еде снова стерла образ жены. Я уже несколько недель страстно мечтал о разноцветной закуске - салате, сардинах, рубленом мясе, редисе - обильном красном цвете, который дает редис, посреди зелени салата. Едва открыв дверь с улицы, я привычно вдохнул воздух заброшенности - видимо, моя жена, как всегда, ушла по каким-то своим суматошным делам, или к своей матери, или поболтать с соседями. Она всегда крутилась как белка в колесе и делала такое, что никогда не пришло бы мне в голову. И где ее носит? - думалось мне порой, а потом, несколько часов спустя, она возвращалась, свершив такие чудеса, от которых у меня пропадал дар речи и которые загоняли меня назад в бункер. Стол был накрыт, можно сказать, исключительно для меня: кофе, хлеб, сыр. Сыр ничем не соблазнил меня, он был разновидностью хлеба - едой, которой заполняют рот, чтобы жевать; желудок при этом был машиной, нуждающейся в загрузке определенным веществом, чтобы преодолевать грозное и непостижимое чувство. Недавно я прочел о мужчине, который, угостив себя двенадцатилетним ребенком, сказал, что поступил так вследствие голода. Итак: вследствие голода - а не для того, чтобы, проглотив маленького человека, удовлетворить некое грозное и непостижимое чувство. Кофе был холодным, хлеб черствым, сыр еще черствее. Я ел безмолвно, но со странным ощущением. Жены не было дома, а девoчка была здесь. Она была здесь для того, чтобы пришивать пуговицы, мыть лестницу, служить для моей жены курьером. Она выполняла мелкие поручения по хозяйству, какие в любой другой семье выполняет жена, в то время как моя жена проделывала ту работу, какую на самом деле должен был бы проделывать я. Она была очень энергична, моя жена. И главное - она была категорична. Сказав: предмет таков, точка, она уже не знавала сомнений. Любой спор она пресекала на корню, не допуская даже возможности иного взгляда. А девочка при этом вертелась по всему дому. Насколько я знал, она не делала ничего явно полезного, она лишь пыталась наладить то, что уже было так или иначе расстроено. Иногда она сидела целыми часами, вечер за вечером, просто распарывая швы. Это распарывание того, что было сшито, являлось ее прямым делом. Таковой была сама основа ее существования. Сейчас она сидела на корточках, шаря под шкафом. Я смотрел на нее, но так, будто смотрел мимо, чтобы не потревожить ее лезвиями моих глаз. Она шарила под

С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ ОН НАМЕРЕВАЛСЯ СЕСТЬ В ПОЕЗД, ОН ОТВЕТИЛ, ЧТО ХОТЕЛ ИЗВЕСТИТЬ РОДИТЕЛЕЙ О СМЕРТИ ИХ ДОЧЕРИ / В КРУПНОМ УНИВЕРМАГЕ БЫЛА ЗАМЕЧЕНА ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ, НИЧЕГО НЕ ПОКУПАЯ, ПОДОЛГУ СТОЯЛА ВОЗЛЕ ПРИЛАВКОВ - КОГДА ОНА НАКОНЕЦ ВЗЯЛА КАКУЮ-ТО ВЕЩЬ, ПРЕДСТАВИТЕЛИ ОХРАННОЙ СЛУЖБЫ, ПОДОЙДЯ К НЕЙ, ПОПРОСИЛИ ПРЕДЪЯВИТЬ ДОКУМЕНТЫ, НО В ТОТ ЖЕ МИГ ОНА РУХНУЛА НАВЗНИЧЬ: СМЕРТЬ НАСТУПИЛА МГНОВЕННО / НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ НАЗАД БЫЛ ЗАДЕРЖАН КАННИБАЛ: ДЕЛО КАСАЕТСЯ ИНДИВИДА, КОТОРЫЙ ЗАМАНИЛ К СЕБЕ В ДОМ

шкафом, вытаскивая оттуда булавки. Скорее всего, она - или моя жена обронила коробку. Это и являлось обязанностью девочки в нашем доме: что-то ронять, чтобы потом целыми часами, сидя на корточках, рыться под шкафом. Ее тело еще не вполне обросло плотью, у нее были плоские ляжки подростка, а трусики - там, высоко между ними, - неизменно оставались безупречно белыми. Трусы моей жены всегда были запятнанными, отдавали тухлятиной, а в щели между ляжек быстро становились какими-то буроватыми. Моя жена крутилась как белка в колесе и, организовывая множество всяких дел, уделяла совсем мало внимания своему женскому началу. Она почти или даже вовсе о нем не задумывалась. Потом, неизвестно почему, она наконец-то замечала, что ее трусы стали зловонны, тогда она просто снимала их и заменяла другими (при этом она становилась, широко расставив ноги, и в таком положении их натягивала). В этот момент моя жена не была женщиной и больше смахивала на пловца, намеренного проплыть стометровку. А несколько часов спустя от ее трусов снова исходил отнюдь не прельстительный запах - я думаю, ей просто не хватало времени для полноценного посещения туалета. Девочка ползала на корточках - я надеялся, что, может быть, она, шаря рукой под шкафом все глубже, наконец повернется в мою сторону. Я выпил свой кофе, но еще оставался за столом, намереваясь почитать ежедневную газету. Лучше всего было ничего не предпринимать вообще, чтобы не спугнуть девочку в ее бессмысленном занятии. Тихонько, через край газеты, мои глаза, две задыхающиeся рыбы, двинулись к пещерке под ее юбкой. Она, должно быть, поняла, что открыта моему взгляду, но все-таки продолжала улыбаться, позволяя снегу своих трусиков кружиться перед моими глазами. Я заговорил с ней о картинках-вкладышах в плитках шоколада, о диких лесных анемонах. Она предложила мне поменять их на ее дикий водосбор1 Я коллекционирую только белые цветы, - сказала она.