«Мемуары шулера» и другое - [15]

Шрифт
Интервал

— Войдите.

Я вошёл. Он восседал за письменным столом. Что-то писал. Потом поднял голову.

— Что вам угодно?

Он проговорил это очень сухо, тоном человека, которого отвлекают от важных дел. Это произвело на меня впечатление, и всё же я набрался храбрости и упал перед ним на колени, бормоча:

— Святой отец, я больше не верую в Господа!

Мне показалось, что брови его вот-вот взлетят над головой, а в глазах я увидел крайнее изумление, которое очень скоро сменилось выражением живейшей досады. Потом медленно, с расстановкой, очень степенно, в полной тишине проронил буквально следующие слова:

— Дитя моё... в Бога надобно верить... Надо, потому что, видите ли... Бог... это не подлежит сомнению.

После чего мы несколько мгновений, не отрывая взгляда, глядели друг на друга.

Будучи не в состоянии дать мне мало-мальское доказательство, хоть какой-нибудь более веский довод в пользу существования Всевышнего, он не нашёл ничего лучше, чем выставить меня вон. И сделал это тоном, не терпящим никаких возражений.

Я поднялся с колен. Он тоже встал. Мне было очень страшно. Он проводил меня до двери — но вовсе не из вежливости. А чтобы сказать своему секретарю:

— Отныне я запрещаю вам пускать ко мне учеников.

Было ли это наказанием или желанием вернуть меня к вере? Ответа мне так никогда и не суждено было узнать, но вследствие этого инцидента, о котором было много разговоров, мне пришлось целых три месяца, день за днём, прислуживать отцу Дидону во время богослужений.

В семь часов, сразу же после утреннего супа, я направлялся к часовне нашего преподобного отца. Эта крошечная часовенка прилегала к его кабинету, и там я готовил к церковной службе его священные одежды, дабы он без всякого труда и не теряя времени мог в них облачиться. Потом, покончив с этим, я не без волнения стучался в дверь. Раздавался ответ:

— Да-да! Сейчас! Иду-иду!

Это звучало так, будто я уже стучался много раз.

Я опускался на колени и ждал его появления.

Иногда, входя, он говорил:

— Добрый день, дитя моё.

А порой просто:

— Приступим.

И не мешкая продевал почтенную голову в крахмальный кружевной стихарь, одновременно просовывая обе руки в рукава.

Едва из прорези стихаря выныривала его слегка растрёпанная голова, а руки могли сцепиться друг с другом, тотчас же начиналась месса. Никогда не думал, что можно так быстро расправиться со своими религиозными обязанностями. Видеть и слышать его казалось настоящим чудом. У меня было такое впечатление, что месса эта никогда не длилась больше пяти-шести минут.

Он был незаурядной личностью и выдающимся проповедником. Конечно, мы были слишком малы, чтобы оценить этого человека по достоинству, но уверен, он мог бы оказать на нас куда больше влияния, имей он время заниматься нами не таким косвенным манером.

У меня сохранилось воспоминание об одной поразительной и, похоже, весьма серьёзной речи, которую произнёс он в день присуждения наград в присутствии генерала Жамона, тот был при всём параде, в белоснежных лосинах и увенчанной белыми перьями треуголке. Как сейчас вижу этого генерала, важно восседающего в огромном, золочёного дерева кресле, то и дело явно нервно теребя перья на своей треуголке, когда под звуки «Марсельезы» отец Дидон, стоя и простирая вверх руки, казалось, заранее провидел и ничуть не страшился близкой войны с немцами. Ах, какой же у него был голос! Это было потрясающее зрелище!

Если воспоминания мои верны, у генерала Жамона были все основания пожалеть, что он не остался в тот день дома.

Лицей Шлюмберга

Когда я навеки покидал школу аркейских доминиканцев, откуда, не без упорных стараний с моей стороны, меня наконец-то выгнали, надзиратель, провожая меня до дома моей матушки, по дороге признался: «Как же я вам завидую!» Мне предстояло поступить в заведение господина Шлюмберга, о котором братец мой отзывался с таким восторгом.

Алкоголик и педагог, господин Шлюмберг, немецкий подданный, специально принял французское гражданство, дабы открыть лицей, готовящий для поступления в престижные высшие учебные заведения: Политехническую школу, Центральную школу или Сен-Сирское военное училище.

Всего учеников нас у него было десятка три. Десять интернов и около двадцати экстернов, которые после занятий расходились по домам. Я, как всегда, был интерном и жил при школе, но на сей раз у меня была отдельная комната.

Иметь свою собственную комнату — какое счастье!.. Собирать там по ночам друзей и варить на спиртовке шоколад с водой — что за райское наслаждение!.. А как однажды вечером нас «накрыл» господин Шлюмберг, пьяный, в длинной ночной рубашке и высоком колпаке — какое незабываемое воспоминание!..

Преподаванием занимался сам месьё Шлюмберг, он обучал французскому немцев и немецкому французов, а также господа Лассоль и Анрие, которые на пару натаскивали нас по всем остальным дисциплинам: истории, географии, арифметике и алгебре.

На прежнем месте я учился в шестом, в тот же класс, как это уже стало для меня привычным, меня и определили. По этой причине я ожидал, что снова окажусь среди детей семи-восьми лет от роду — а ведь мне-то к тому времени уже стукнуло тринадцать.


Еще от автора Саша Гитри
Мемуары шулера

Саша́ Гитри (1885—1957) — легенда французского театра и кино первой половины XX века. Драматург, актер, режиссер, прозаик, художник — он был некоронованным Королем Больших бульваров. Его любили за блистательный юмор, проницательность, тонкий психологизм и житейскую мудрость, лишенную назидательности. Его пьесы, а их около 120, как и его проза, написаны мастером изящной словесности; легко с чисто парижской элегантностью.Здесь представлен самый известный его роман «Мемуары шулера», проиллюстрированный рисунками Саша Гитри.


Афоризмы, цитаты

Саша Гитри (Александр Жорж Пьер Гитри) — французский писатель, актёр, режиссёр и продюсер. Плодовитый драматург, написал более сотни пьес и снял по некоторым из них фильмы.


Рекомендуем почитать
Разговоры немецких беженцев

В «Разговорах немецких беженцев» Гете показывает мир немецкого дворянства и его прямую реакцию на великие французские события.


Продолговатый ящик

Молодой человек взял каюту на превосходном пакетботе «Индепенденс», намереваясь добраться до Нью-Йорка. Он узнает, что его спутником на судне будет мистер Корнелий Уайет, молодой художник, к которому он питает чувство живейшей дружбы.В качестве багажа у Уайета есть большой продолговатый ящик, с которым связана какая-то тайна...


Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны

«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.


Странный лунный свет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Скверная компания

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте

Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…