Мемуары на руинах - [68]

Несколько дней, и Маруся готова отдать несколько лет жизни за то, чтобы быть с этим мальчиком. Ей – 26 лет, и это впервые. Как объяснить? Рост? Красота? Нет. Невысокий, худощавый, беззащитность в глазах. Материнский инстинкт что ли, громко заявляет о себе? И в то же время какая-то необъяснимая сексуальная притягательность, сводившая женщин с ума на протяжении всей недолгой Лёшиной жизни.

В январе 76-го выпустили «В гостях у донны Анны» Кургатникова.

«Марине с любовью, надеждой и верой! Я этого ждал… З. Корог.»– надпись на программке.

«Остановите Малахова», получила роль директора школы. Победа была небольшая, а репетиции и спектакли были мучительны, потому что со сцены было не уйти – все действующие лица должны были молча присутствовать при разбирательстве дела молодого преступника. Приходилось отключаться и мечтать в полумраке сцены о вечере дома под торшером, под тихий джаз. Мечты были несбыточны, поскольку дома у Маруси так и не было: делила 13-кв. метров с повзрослевшим братом.

ИЗ ДНЕВНИКА

«В 1977 – «Тени» Салтыкова-Щедрина. Опять я вдвоём с Лианой назначены на роль Софьи и… одновременно на роль Клары Фёдоровны, лица значительного, без слов. Я присутствовала на всех репетициях, но Софью репетировала только Лиана. Однажды она не пришла на репетицию, и я позволила себе высказать версию роли, отличную от того, что предлагал мастер, была внимательно выслушана, даже дали порепетировать. Версию мою учли, но играть так и не дали. Повторение пройденного: мечтаю о роли, готова играть и хожу по заднему плану молча страдая. Другие репетировали «Калоши счастья» Рощина, «Бемби», а я получила роль голубой сестры в пьесе Клары Фехер. Ролевой голод имел свои преимущества: я очень много читала. Сидя в тёмном зале, улетала в другую реальность, читая «Сто лет одиночества». Осилила даже «Доктора Фаустуса» Манна, хоть и не знала, что такое контрапункт в музыке.»

– Ну и попивала от тоски с друзьями, куда без этого, как все. Подругу Наталью выдали замуж за художника Топкова, у которого была большая мастерская на Можайской. Там Марусю принимали как родную, выделили собственную комнатку, собственный топчан. Там собирались интереснейшие люди, правда, все сильно пьющие. Однажды Маруся, войдя, чуть не споткнулась о спящих на полу хозяина дома и его Учителя – гениального графика Светозара Острова. Тот щекой прижался к пятке Топка и сладко посапывал, а проснувшись, заявил, что никогда ещё у него не было такой мягкой подушки. Там Маруся ночи напролёт беседовала со знаменитым Сергеем Вольфом, который стал её внимательнейшим психотерапевтом.

«Получила роль коровы (как обычно, вторым составом) в пьесе Слепаковой «Кошка, которая гуляла сама по себе». Пока другая актриса изощрялась в изобретении пластики животного, я пыталась стать совсем незаметной, вжималась в стенку, пряталась за стулья, краснея от одной мысли о столь изощрённом издевательстве: мне, трагической героине привязывать хвост и вымя! Отсиживалась, пока не вышли на большую сцену, и меня не предупредили: если сейчас же не выйдешь на сцену, будешь уволена! В стрессовом состоянии привязала к талии огромный канат, махнула «хвостом» запуталась в нём, пытаясь сделать лихой разворот, грохнулась на пол… в зале раздался смех, дальше я репетировала одна. Постепенно роль стала приносить настоящее наслаждение, я купалась в ней, придумывая всё новые и новые подробности: нюхая огромные цветы Завена Аршакуни, прицельно убивая мух, севших на «круп», невольно мешая главным героям, потому что дети кричали: – Смотрите, что она делает! В мае приехали на гастроли в Москву. Спектакли играли в театре Сатиры, а в вестибюле метро «Маяковская» билеты спрашивали за час до начала. После спектакля не успела снять грим, позвали на проходную, там ждал Марлен Хуциев: – Простите, я не мог вам не сказать, что давно не получал такого театрального впечатления! Заключительный банкет, З. Я. берёт меня за руку и подводит к Хуциеву: – Вот твоя любимая артистка! – А кто это? – Не узнал? Это же корова! Марлен Мартынович был смущён: – Я думал, вы такая тюзовская, а вы такая чеховская!»

Тот май в Москве был тёплым, наполненным ароматом сирени. Тёплые дожди прибивали к земле автомобильные выхлопы, и в городе царствовал пьянящий запах свежей листвы. С компанией молодых артистов, в которой был Лёша ехали в метро после спектакля. Дальше расходились: – им в гостиницу, а Маруся жила у своих прекрасных друзей Гали и Серёжи Свет на Мосфильмовской. Постепенно сближались с Лёшей, и однажды отправились на Воробьёвы горы клясться в вечной дружбе. Долго гуляли, находя всё больше и больше общего, соединяющего духовно. Ливень обрушился, как в лучших фильмах Хуциева. У Маруси потекла тушь, и Лёша впервые робко дотронулся до её лица, губ… А потом промокшие пришли на Мосфильмовскую. «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума…» А за окном торжествующе гремели свадебные песни лягушек…

Оставшиеся гастрольные дни не расставались. Вдвоём открывали для себя Москву, до последнего поезда метро гуляли по бульварам. Маруся исполняла весь свою любимый репертуар Пиаф, а Лёша смеялся на тем, как по детски она откашливалась перед каждой песней. Сразу после прощального банкета Лёша увлёк Марусю на близкие Патриаршие. Он набирал воду в ладони и пил, совершая мистический ритуал родства и памяти, а Маруся хохотала: – Глупый, в эту воду лебеди писают! Всё изменилось для них двоих. Приехав в Питер Лёша решительно разорвал с предыдущей девушкой, а дальше… Они быстро научились понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда, будто все вокруг говорили на каком-то чуждом языке, и только двое – на своём, другом. Маруся делилась всем, что любила, а Лёша жадно впитывал.