Мемуары на руинах - [70]

Обмирать от счастья, встретившись глазами, когда автобус проехал мимо дорожной надписи «Томашув», потому что это – Демарчик, потому что это для нас двоих, вдохнуть весенний воздух полной грудью, как тогда, в Москве, открывать для себя незнакомые узкие улочки, бережно складывая общие воспоминания навсегда… Хотелось, чтобы так было.

Однокурсники тащили Лёшу на какую-то вечеринку. Он не стал сопротивляться. Когда ночью Маруся вошла в его номер, он почти ничего не соображал, а возле него, конечно, хлопотала сердобольная Марусина однокурсница. Она была тотчас же выдворена, а Лёша сказал ужасную гадость, за что тут же получил по физиономии. Рука у Маруси тяжёлая, на следующий день в аэропорту Лёша скрывал огромный синяк под чёрными очками, и больше Марусю до себя не допускал. Вся труппа вернулась домой одетая в одинаковое милитари цвета хаки, вошедшее тогда в Польше в моду.

В Загреб прилетели самолётом, а потом шесть часов ехали автобусом через горы, по серпантину до Шибеника. Не повезло тем, кто оказался в одном автобусе с португальским ансамблем национальной музыки: все шесть часов они били в барабаны и горланили. Югославия тогда была единой, изобильной, гостеприимной. В знак уважения некоторые тексты артисты произносили на србско-хрватском. В Шибеник прибыли к ночи, но главный оставил труппу на улице ещё на полтора часа, в течение которых распределял подопечных по номерам, исключительно в воспитательных целях, чтобы не дай Бог, не распространялось дурное влияние. Чтобы убить время, артисты разбрелись, плохо ориентируясь в южной звёздной ночи, с чёрными силуэтами кипарисов. – А где тут море? – Да вон там! Всего метров двадцать, и вот оно, маслянистое, тёплое, обещающее отдых. Тут же стали раздеваться и бежать к ласковой глубине. Тут же раздались вопли: дно было усеяно морскими ежами. Последствия для многих стали довольно длительными. Маруся тогда любила нырять. Она сразу пробежала по пирсу, нырнула и поплыла как серебряная рыбка, светясь и ионизируя. Это чистое море с трепангами и морскими звёздами на дне, мгновенно отрезвляющее перепившего и дающее отдых уставшему, осталось в памяти на всю жизнь. В Шибенике собрались молодёжные театры всех стран Содружества. Началось активное братание. Всё способствовало тому, чтобы народ, как с цепи сорвался и ударился в непрерывный загул. Недавно вышедшая замуж актриса проводила ночи с чехом, объясняя это тем, что он слишком похож на её мужа. Молодых женщин разобрали югославские товарищи, возили их по окрестностям, показывали достопримечательности. Только на Марусю и её соседок по номеру не было спроса. Соседок вполне устраивало мирное лежбище на пляже, а Маруся не спала ночами, металась, не знала, куда себя деть: любимый был рядом совершенно недосягаемый. Однажды к Марусе подошла такая же одинокая Алёна. Плюнули на всё, взяли напрокат лодку, поплыли на крохотный ближайший островок. Вода была цвета расплавленного бутылочного стекла, на дне можно было увидеть трепангов и морских звёзд. Ныряли с лодки. Это было тихое счастье. Потом компания для Маруси всё-таки нашлась: балканские парни, щедро угощавшие друг друга народными песнями и крепкими напитками. Ну как тут было не спеть «Лучину» и не оказаться в центре тесного кружка? Однажды Маруся вернулась под утро и проспала отъезд всей команды «на водопады». Проснувшись, она поняла, что осталась одна, пропустила завтрак, а обеда не будет, поскольку все обедают «там». Небо неожиданно заволокло тучами, Маруся одиноко сидела на пирсе, но тут появились товарищи со сливовицей, ракией и чем-то ещё шестидесятиградусным, что обязательно надо было попробовать. Маруся пела товарищам «Ноченьку» и «Прощай радость», обжигая пустой желудок, слушала братские славянские напевы и ждала вечера, до которого надо было дожить. Но дожила, дождалась ужина, на котором отсутствовала большая часть труппы. Гостеприимство братьев-хорватов было таким щедрым, что часть труппы выгружали вечером как дрова, за руки – за ноги разносили по номерам. Долго ещё рассказывали о том, как отличился приставленный к артистам член райкома партии. Всю поездку он раздражал тем, что давал интервью, не имея никакого отношения к театру, и вот – реванш! Напившись, бедняга упал лицом в колючие кусты и не придумал ничего лучше, как наутро замазать глубокие царапины гримом. Сделал он это неумело, стал похож на старого трансвестита и вызывал всеобщий хохот и презрение.

Прощальный вечер со свечами многие по причине нездоровья пропустили. К Марусе подсела Алёна – плакала, клялась в любви, рассказывала, как несчастна, потому что нездорова, не может иметь детей… Та самая, что потом стала Алёшиной женой и матерью его дочери…

Вернувшись с гастролей, артисты ещё какое-то время продолжали куролесить. Исхудавшая Маруся тоже не могла остановиться, желудок скукожился и пищи не принимал, зато принимал спиртное. Но пришлось играть три подряд спектакля. Учитель собрал труппу: – «Единственный человек, который что-то искал на сцене…» Наивный! Знал бы, как и что Маруся на сцене искала!

Но начался отпуск. Всеобщий любимец, красавец Виташа Гальперин допился до того, что отказала рука. Он, наконец, перепугался и решил, что пора восстанавливать здоровье в Коктебеле. Гарантами суровой трезвости были его брат с невестой, одинокую Марусю взяли до кучи, что, собственно её и спасло