Мемуары на руинах - [58]
Две соученицы встречаются спустя много лет, вспоминают юность, напиваются, рядом ходит несчастный одинокий некрасивый ребёнок, на которого не обращают внимания.
Что привлекло? Ну, хотелось поиграть в американскую жизнь с коктейлями… смысл ускользал. Позвали Киру на помощь.
«С чего начинается?»
«Встречаются. Одна замужем с ребёнком, другая – нет.»
«Почему приехала та, что не замужем? А что, если она решает для себя: выйти замуж по расчёту, или ждать любви? Тогда её визит – проверка: как это?
Какие ключевые слова? – Разве так важно, чтобы было весело? Если это: – разве так важно, чтобы была любовь? И ответ: – Дура! Если не весело, тогда и жить-то не стоит! Понятно, что имеется в виду на самом деле? Вам это близко?»
«Дааааа!!!!»
И всё стало на место, и уже не важно было, американки ли пьют коктейли, какой там внутренний текст, что родилось, что не родилось… Осталось только одно: полное, ясное понимание происходящего: чего хотим друг от друга, что имеем в виду, что читаем в глазах… Это был первый опыт того самого «полного погружения». Когда всё остальное перестало существовать, осталось только счастье полноценной жизни на сцене!
Как и многие другие работы эта не нашла применения в детском театре, была показана один раз и забыта.
… Кира привёз из Вологды жену – опять практичную, реально смотрящую на вещи, вульгарную. Ей единственной удалось поссорить сына с матерью. Около года они с Надеждой Николаевной не разговаривали, живя в тех же комнатах, разделённых одной дверью. Не разговаривали, пока маму не разбил паралич. Марусю позвали на похороны на то же Серафимовское, где уже лежали её бабушка, дедушка и мама. Кирилл выглядел так, как будто всё происходящее не имеет к нему никакого отношения, Только придя к Марусе на девятый день, он разрыдался.
Прошло время, и острая необходимость в общении утихла.
Кира уехал ставить спектакль в Братск.
В апреле Маруся играла «Лику» на малой сцене знаменитого театра. Пришла домой счастливая, удовлетворённая вместе с Таней Москвиной, которая оказалась свидетельницей… Первый позвонивший не решился сообщить… о смерти Киры сообщил только второй…
Похороны на том же Серафимовском. Поминки в разорённом доме: исчез рояль, буфет, шкафы, вместо литографии Венеции позапрошлого века и портрета Шопена – «медная» давлёнка на стене. Тогда ещё вдова Баландина не успела посягнуть на Киркин кабинет: его письменный стол, его любимые трубки….
Апрель 1992 г. – Братск
«Маша. Трудно начинается письмо. Жаль, что тогда я тебя (ты? вы?). Ты. Тебя не узнала. Вернее, приняла тебя за Лену. Это ведь ты сказала тогда мне: «садитесь в автобус»? Что-то произошло тогда с нашими глазами, но я ошиблась, решив, что ты – Лена. Так?
Имею ли я право волновать тебя своим письмом. Вот.
С Кириллом (терпеть не мог, когда я его так называла) мы встретились почти семь лет назад. Наши отношения развивались сложно. Обрели мы друг друга в конце ноября прошлого года. И были с тех пор счастливы безумно, бездумно, мучительно. Наверное, так нельзя. Такое счастье непереносимо. Непозволительно. Это не для людей. Говорю тебе об этом потому что ты была всегда, во всех наших встречах, все эти семь (почти) лет с нами. С самого первого нашего разговора. Разговор – не то слово. Соучастия. Соединения. Сомолчания. Вначале – легко, осторожно, вскользь – была, мол, такая… Потом всё чаще и серьёзнее, и печальней – Маруся.. Взгляд поверх очков – ну как? не ревнуешь? Не обидно? – и дальше Маруся… Маруся… Он постоянно сравнивал меня с тобой. Тебя со мной. – «Представляешь, прихожу к Марусе – ни одной чистой тарелки в доме, а она валяется и читает Фрэзера» – с нескрываемым восторгом. И дальше: – «А ты ведь тоже не любишь убираться.» Множество воспоминаний оставил он мне об этой любви к тебе. Только вот я, к сожалению, не из тех, кто запоминает слова и цифры. Помню историю про котёнка, которого он не захотел брать с собой в Ленинград (откуда-то вы уезжали. Деревня? С какой-то нежностью про твоего брата. Про битьё посуды. Обливание вином. Про ваше прощание на вокзале. И во всех воспоминаниях любовь к тебе и такая тёплая, такая живая и осязаемая печаль о несостоявшемся, о тебе той, тогдашней. Наши отношения с ним – это то, что могло бы состояться, что должно было случиться с вами, если бы… Возможно, он очень виноват перед тобой. Если это так, то прошу тебя – прости. Он очень беспокоился о тебе. Его мучила мысль, что жизнь твоя не складывается, что ты, по сути, страшно одинока. Он никогда не говорил о своей вине перед тобой. Или о твоей вине. Я спрашивала, всегда, когда речь заходила о тебе и о вашей любви: – Почему? Зачем вы расстались? Отшучивался. Или отмалчивался. За два дня до смерти на тот же мой вопрос по-детски, беспомощно и печально, протяжно: не з-н-а-ю…
Он был беззащитен перед любовью. Боль той, вашей с ним потери сделала наши отношения чем-то запредельным. Конечно, он скрывал от меня многое, но иногда был предельно откровенен. Говорилось и о других женщинах, у них, у каждой была своя роль. Но из всех откровений я взяла на себя смелость сделать вывод: Ты – начало его зрелости, я – конец. Мостик лёгкий и надменный между нами – его жизнь. В ту же ночь, когда говорилось о тебе, за два дня до смерти, глядя в глаза, (всегда глядя в глаза): – А знаешь, я ведь удивительно счастливый человек. Жизнь наконец-то, повернулась ко мне лицом.»
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.