Мемуары Муми-папы - [23]
Супротивка и Зверок-Шнырок сложили свои призы рядком перед собой и налегли на них, ибо призы состояли главным образом из шоколадных драже, марципанов в виде хемулей и роз из сахарной ваты. А Фредриксон держал на коленях целую кучу полезных, но неинтересных вещей, главным образом инструменты.
Наконец Самодержец взошёл на трон и крикнул:
— Дорогой мой народ! Дорогие мои придурковатые, сварливые и неразумные верноподданные! Вы получили как раз то, что вам лучше всего подходит, и большего не заслуживаете. Руководствуясь своею столетней мудростью, мы прятали яйца в тайниках трёх родов. В тайники первого рода попадают, когда тыркаются без толку во все стороны или слишком ленивы, чтобы искать, и в этом случае призы съедобны. Тайники второго рода находят, когда ищут спокойно, методично и рассудительно. Такие призы на что-нибудь да годятся. Зато в тайники третьего рода можно попасть, лишь обладая воображением. Такие призы вовсе ни на что не годятся. Слушайте же, вы, неисправимые дорогие придурковатые верноподданные. Кто искал яйца в самых фантастических тайниках? Под камнями, в ручьях, на верхушках деревьев, в бутонах цветов, у себя в карманах или в муравейниках? Кто нашёл яйца под номерами шестьдесят семь, четырнадцать, восемьсот девяносто, девятьсот девяносто девять, двести двадцать три и двадцать семь?
— Я! — крикнул я с такой силой, что аж подскочил на месте и тут же сконфузился.
А вслед за мною кто-то ещё, уже не так громко, выкликнул:
— Девятьсот девяносто девятый!
— Выступи вперёд, бедняга тролль, — сказал Самодержец. — Вот тебе ни на что не пригодное вознаграждение для мечтателя. Нравится оно тебе?
— Страшно нравится, Ваше Величество, — выдохнул я из себя и впился глазами в приз.
Двадцать седьмой был, бесспорно, наилучший — украшение для гостиной, пенковый трамвайчик на коралловой подставке. На передней площадке прицепного вагона можно было хранить английские булавки. Шестьдесят седьмой номер была инкрустированная гранатами мутовка для сбивания шампанского. Ещё я выиграл акулий зуб, законсервированное колечко дыма и разукрашенную ручку к шарманке. Можете себе представить, как я был счастлив?!
И можете ли вы понять, дорогие читатели: я почти простил Самодержцу, что он вёл себя так не по-королевски, более того — он вдруг предстал в моих глазах настоящим славным Королём.
— А что мне? — крикнула дочь Мимлы (нечего и удивляться, что это она нашла приз девятьсот девяносто девятый).
— Крошка Мимла, — серьёзно сказал Король. — Ты должна поцеловать Нас в нос.
Дочь Мимлы взобралась на колени к Самодержцу и поцеловала его в его старый самодержавный нос, меж тем как все прочие кричали ура и поедали свои призы.
Это был Праздник Сада с размахом. С наступлением сумерек повсюду в Парке Сюрпризов засветились разноцветные фонари, начались танцы, затеялись веселые потасовки. Самодержец раздавал воздушные шары, открывал большущие бочки с сидром, повсюду горели бивачные костры, на которых варили суп и жарили колбасу.
Прохаживаясь между гостей, я заметил большую мимлу, которая, казалось, состояла всецело из округлостей. Я приблизился к ней, отвесил поклон и сказал:
— Прошу прощения, возможно ли, что вы та самая Мимла?
— Та самая! — ответила Мимла и засмеялась. — Елки-палки, чего только я не ела! Очень жаль, что ты получил такие чудные прибытки!
— Чудные?! — воскликнул я. — Что может быть лучше ни к чему не пригодного вознаграждения для мечтателя. И учтиво добавил: — Естественно, ваша дочь получила главный приз.
— Она честь семьи, — гордо согласилась Мимла.
— Так вы больше не сердитесь на неё? — спросил я.
— Сержусь? — удивилась Мимла. — С какой стати? Мне некогда сердиться. У меня не то восемнадцать, не то девятнадцать детишек, их надо обстирывать, укладывать спать, одевать, раздевать, кормить, просмаркивать, утешать и морра знает, что еще. Нет, мой юный друг, мне приходится куда как весело!
— А что ваш уникум-брат? — продолжал я беседу.
— Брат? — спросила Мимла.
— Да, дядюшка вашей дочери, — пояснил я. — Тот, что спит в своей рыжей бороде. (Слава те, Господи, я ни словом не обмолвился о мышах, что жили в бороде.)
Мимла расхохоталась во всё горло и сказала:
— Ну и доченька у меня! Она всё наврала! Насколько мне известно, у неё вовсе нет никакого дядюшки. Ну пока, охота покружиться на карусели.
С этими словами Мимла сгребла в охапку столько своих детишек, сколько вместилось, и шагнула к одному из красных сидений, которое влёк за собой серый в яблоках конь.
— Уникум-мимла, — сказал Супротивка с неподдельным удивлением.
На спине коня сидел Зверок-Шнырок с каким-то странным выражением на лице.
— Как дела? — спросил я. — Тебе невесело?
— Ничего, спасибо, — пробормотал Зверок-Шнырок. Мне жутко хорошо. Вот только всё кружишься, кружишься, и становится как-то не по себе…
— Сколько кругов ты уже накружил? — спросил я.
— Не знаю, — уныло ответил он. — Много-много!
— Прошу прощенья, но я должен! Может, мне больше никогда в жизни не придется кружиться на карусели… О, она опять завертелась!
— Пора домой, — сказал Фредриксон. — Где Король?
Но Самодержец был увлечён катанием с горок, и мы тихо-мирно удалились. Один только Супротивка остался. Он заявил, что они с Мимлой собираются качаться на качелях до самой зари. На краю лужайки мы нашли своего Скалотяпа. Он дрых, зарывшись в мох.
