Мемуары Муми-папы - [11]
— Что бы это могла быть за банка? — сказал я.
— Похоже, что-то знакомое, — заметил Супротивка. — Меня не удивит, если внутри окажется пресловутый Зверок-Шнырок.
Я повернулся к Фредриксону и сказал:
— Ты позабыл своего племянника!
— Да, и как только я мог! — воскликнул Фредриксон.
Теперь уж мы отчётливо видели красную мокрую голову Зверка-Шнырка, торчавшую из банки. Он вовсю размахивал лапами и едва не удушил себя шейным платком от возбуждения.
Мы с Супротивной перегнулись через планшир и подхватили банку. Она была по-прежнему вся заляпана красной краской и ужасно тяжёлая.
— Не изгваздайте палубу, — сказал Фредриксон, когда мы втащили банку на борт. — Как дела, племянничек?
— Я вне себя! — воскликнул Зверок-Шнырок. — Подумать только! Волны с реки в разгар упаковки… Всё вверх дном. Я потерял свой лучший оконный крюк и, похоже, трубочистку! Мои нервы как попало переплелись с моими вещами. Увы мне, злосчастному!
И Зверок-Шнырок не без удовлетворения принялся сортировать свою коллекцию пуговиц по новой системе, меж тем как «Марской аркестр», тихо поплёскивая водой из-под колёс, скользил по реке. Я подсел к Фредриксону и сказал:
— Я всей душой надеюсь, что нам никогда больше не придётся встречаться с друнтом Эдвардом. Как, по-твоему, он здорово рассвирепел?
— Жутко, — ответил Фредриксон.
Глава третья, в которой я заношу на бумагу мой первый достославный подвиг спасения и его потрясающие результаты, а также некоторые мысли вкупе с описанием проделки скалотяпов
Приветливый зелёный лес исчез. Все стало неслыханно огромным, а вдоль крутых берегов и фыркая, неведомые уродины-животные. Воистину — счастье что на борту «Марского аркестра» находились две такие сознающие свою ответственность персоны, как я и Фредриксон. Супротивка ничего не принимал всерьез, а интересы Зверка-Шнырка не простирались дальше банки из-под кофе. Мы поставили её на бок, и она начала помаленьку подсыхать на солнце. Но самого Зверка-Шнырка нам так никогда и не удалось полностью отдраить и он навсегда сохранил светло-розовую окраску.
Наше судёнышко, украшенное моей золоченой шишкой, поплёскивая волной из-под колес, потихоньку продвигалось вперёд. Само собой разумеется, у Фредриксона нашлась на борту золотая краска, — я бы очень удивился, если бы он позабыл взять на борт столь важный припас.
Сам я по большей части посиживал в штурманской рубке, рассматривая проплывающие мимо берега со всяческими диковинами, легонько постукивал по барометру или ходил взад-вперёд по капитанскому мостику и думал.
Больше всего мне нравилось думать о том, какое внушительное впечатление я произвёл бы на Хемульшу, если б она увидела меня на речном судне рядом с другим искателем приключении. И, строго говоря так ей и надо!
Как-то вечером мы зашли в глубокий пустынный залив.
— Что-то не нравится мне этот залив, — сказал Супротивка. — Он мне что-то внушает — Предчувствия.
— Предчувствия! — сказал Фредриксон с неописуемой интонацией. — Эй, племянничек! Брось-ка якорь.
— Это мы мигом! — отозвался Зверок-Шнырок и швырнул за борт большую кастрюлю.
— Кажется, там был наш обед, — заметил я.
— Экая досада! — воскликнул Зверок-Шнырок. — Прошу прощенья! Когда торопишься, так легко дать маху. Я так разволновался… Но взамен вы получите студень — если только я отыщу его…
Подобные недоразумения весьма характерны для всех зверков-шнырков.
Супротивка стоял у леера и сверкающими глазами всматривался в берег. Сумерки быстро пали на гребни гор, которые ровными пустынными валами уходили к горизонту.
— Ну, как твои Предчувствия? — спросил я.
— Тсс, — сказал Супротивка. — Мне что-то слышится…
Я навострил уши, но не услышал ничего, только лёгкий бриз посвистывал в оснастке «Марского аркестра».
— Ничего не слышу, — сказал я. — Пойдём зажжём керосиновую лампу.
— Я отыскал студень! — воскликнул Зверок-Шнырок и выскочил из банки с миской в лапах.
И в этот самый момент тихую вечернюю тишину разорвал какой-то жуткий звук, жалобный и вместе с тем грозный вопль, от которого у всех волосы встали дыбом. Зверок-Шнырок вскрикнул и выронил миску на палубу.
— Это Морра, — сказал Супротивка. — Она поет в ночи свою охотничью песню.
— А она умеет плавать? — спросил я.
— Этого не знает никто, — ответил Фредриксон.
Морра охотилась в горах. Я отродясь не слыхал такого вопля одиночества. Но вот он стал тише, приблизился, затих… И молчание это было ещё более жутким, чем сам вопль. Мне мерещилось наяву, как тень Морры стелется по земле в свете восходящей луны.
По палубе потянуло холодком.
— Смотрите! — крикнул Супротивка.
Кто-то во весь опор примчался к берегу и заметался взад-вперёд у кромки воды.
— Этого съедят, — мрачно заметил Фредриксон.
— Только не на глазах у муми-тролля! — воскликнул я. — Я спасу его!
— Не успеешь, — сказал Фредриксон.
Но моё решение было непоколебимо. Я взгромоздился на планшир и сказал: «Пусть венки не украсят могилу безвестного искателя приключений. Но поставьте мне хотя бы гранитный монумент с двумя плачущими Хемульшами!» После чего бросился в чёрную воду, поднырнул под дно кастрюли Зверка-Шнырка, которая сказала: «Бам!», с замечательным самообладанием выбросил из неё тушёнку и с молниеносной быстротой поплыл к берегу, головой толкая кастрюлю перед собой.
