Мемуары - [59]

Двор провел еще две недели в Павловске и оттуда переехал в Гатчину. Как ни любил Государь это имение, обыкновенно продолжая пребывание там до поздней осени, на этот раз он уехал, прожив там полтора месяца, потому что приближался приезд Лопухиной. Без сомнения, состояние экзальтации, в которой он находился, внушило ему мысль придать своему возвращению в город более торжественный вид. Он выехал из Гатчины во главе гвардии и других полков, собиравшихся обыкновенно осенью на маневры. Войска, так же как и двор, совершили путь от Гатчины до Петербурга в два дня. На ночь остановились в Красном. Селе. Войска расположились лагерем, а двор поместился в старом деревянном дворце. Была хорошая погода, и дорога, избранная на этот раз, проходила по более красивым местностям, чем та, по которой двор обыкновенно ездил из Гатчины в Петербург. Все это придавало шествию торжественный вид.

Великая Княгиня Елизавета страдала от начинающейся беременности, тем более что плохая дорога внушала ей опасения, которые она принуждена была скрывать, не будучи вполне уверенной в своем положении. Был момент, когда она думала, что с ней будет плохо, но, к счастью, все обошлось, и по приезде в Петербург она в тот же вечер присутствовала на спектакле в Эрмитаже.

Через две недели по возвращении в город приехала семья Лопухиных. Отец сейчас же был назначен генерал-прокурором на место князя Алексея Куракина. Его жена получила портрет, а его дочь Анна Лопухина была назначена фрейлиной. Уже не удивлялись ничему, иначе назначение г-жи Лопухиной придворной дамой «с портретом» вызвало бы вполне справедливый ропот. Она не только была невысокого происхождения и манеры ее обнаруживали полное отсутствие воспитания, но, кроме того, она была известна своим беспорядочным поведением. Она была мачехой Анны Лопухиной и ее двух младших сестер, потерявших родную мать в раннем возрасте. Одна из сестер была замужем за Демидовым и так же красива, как и Анна Лопухина. Она появилась при дворе, так же как и вся семья и даже друзья ее*, и, по-видимому, почувствовала самую горячую страсть к Великому Князю Александру. -

___________________________

*Уваров13), простой офицер кирасирского полка, любовник г-жи Лопухиной, был назначен адъютантом Государя и немного спустя командующим полком кавалергардов, личным конвоем Государя. Примеч. авт.

__________________

Государь был на ее стороне и способствовал всеми средствами этой интриге. Однажды он поехал к м-ль Лопухиной вместе с Великим Князем Александром и, как будто нечаянно, запер последнего в комнате вдвоем с г-жой Демидовой.

Со своей стороны, она употребила все, что только допускало бесстыдство и развращенность, чтобы привлечь его. Но она не настолько нравилась ему, чтобы это чувство взяло верх над отвращением, которое внушало ему ее поведение, и заставило забыть о неприятностях, которые могли явиться следствием подобных отношений с семьей Лопухиных. Великий Князь удержался и стремился настолько же избегать ее, насколько она искала его.

Император придал своей страсти и всем ее проявлениям рыцарский характер, почти облагородивший ее, если бы к ней не примешивались крайности. Он принял на себя гроссмейстерство Мальтийского ордена. Он пожаловал этот орден всем Князьям и Княгиням Императорского Дома. Раздал все орденские степени, создал новые, увеличивал, насколько возможно, поводы для различных церемоний при дворе. М-ль Лопухина получила Мальтийский орден, это была единственная женщина, которой была предоставлена эта милость, кроме членов Императорского Дома и графини Скавронской14), вышедшей замуж около этого времени за графа де Литта, бывшего много лет министром гроссмейстера Мальтийского ордена при русском Дворе; при его посредстве состоялось предложение гроссмейстерства Императору Павлу.

Имя Анна, в котором открыли мистический смысл Божественной милости, стало девизом Государя. Он поместил его на знамена своего первого гвардейского полка. Малиновый цвет, любимый Лопухиной, стал излюбленным цветом Государя, а следовательно, и двора. Его носили все, кроме лакеев. Государь подарил Лопухиной прекрасный дом на Дворцовой набережной. Он ездил к ней ежедневно, два раза, в карете, украшенной только Мальтийским крестом и запряженной парой лошадей, в сопровождении лакея, одетого в малиновую ливрею. Он считался в этом экипаже инкогнито, но в действительности всем было известно, что это едет Государь, так же как если бы он был в своей обыкновенной карете.

Можно себе представить, какое впечатление производили на жителей Петербурга все эти комедии. Население было шокировано тем, что Император более горд титулом гроссмейстера Мальтийского ордена, чем саном русского Государя. Присоединение Мальтийского креста к государственному гербу вызывало всеобщие насмешки, как и театральные сцены церемоний этого ордена. Нравственный беспорядок заменил при дворе место строгости, которой требовал Государь. Но, несмотря на это, прежняя требовательность относительно всего, что касалось службы, была доведена до высшей степени, и не трудно было предвидеть последствия подобного порядка вещей.