Меморандум - [90]

А Михаил всё вынашивал одну идейку: вступить с Борисом в творческий союз на правах соавтора, написать совместную книгу и потом как-нибудь аккуратно вытеснить Бориса, оставив на титуле книги только свое имя. Идея эта клубилась в голове наподобие дымка марихуаны, сладким дурманом, опьяняющим кайфом. Он понимал, что это грех, он предполагал, что последствия могут очень далеко зайти, вплоть до физического устранения соавтора, но даже тяжкое преступление в его нынешнем душевном состоянии не казалось чем-то негативным. Подобно отчаянному гонщику, который вдавил педаль акселератора в днище болида до отказа, напрочь забыв о тормозах, остановиться Михаил Борщов уже и не хотел, и не мог.

После первой неудачи в китайском ресторане Михаил пригласил Бориса на дачу. Как раз жена детей увезла в санаторий, а старая генеральская дача в Салтыковке просто обязана была навеять ностальгическую сладость на Бориса, исследующего жизнь Юрина именно в те блаженные доперестроечные годы. Он привез Бориса на новеньком «Форестере» в сырую дачную древность. Борис вышел из машины, вдохнул аромат прели, подгнивающего дерева, цветов, черной взрыхленной земли — и разулыбался!.. Словом, всё пока шло как врач прописал.

Прислуга из местных, старая учительница на пенсии, шустро накрыла стол на балконе мансарды. Отсюда открывался вид на речку, белоснежную колокольню Михайло-Архангельского храма, густой смешанный лес. На столе теснились плошки с деревенскими разносолами, густое острое сациви, утка с черносливом, холодец с хреном, наливки в хрустальных графинчиках, ледяная водка во льду. От спиртного Борис решительно отказался, сославшись на врачебный запрет, похрустел огурчиком, бросил в рот кусочек холодца, запил клюквенным морсом и предложил приступить к разговору.

— Огромное тебе спасибо, Михаил, за экскурсию в уютное и сытное номенклатурное прошлое. Только, видишь ли, с некоторых пор меня не оставляет ощущение, что счет моему времени пребывания на этой планете пошел на минуты.

О, Боже милостивый, неужели он прочел мои мысли? Борис внутренне сжался от страха, сковавшего спазмом живот. Его сотрапезник улыбался, блаженно щурился, но от него исходила невидимая сила, парализующая Михаила, повергающая в панику, животный страх, острую тревогу. Михаил хряпнул «стакан губастый» холодной водки, тряхнул головой, дождался когда горячая волна от центра докатится до периферии, проглотил пару крепеньких соленых рыжиков и сказал:

— Мне бы хотелось предложить тебе, Боря, приступить к совместному написанию книги прямо сейчас. Непосредственно на этой мансарде.

— Михаил, я еще далек от написания текста книги. У меня в истории Юрина имеются большие провалы, которые не дают мне покоя.

— Например?.. Давай, я начну писать главу с такого провала. Уверен, у меня получится. Все-таки я профессионал. Знаешь, работа на телевидении учит писать в самой стрессовой ситуации, когда кажется всё, полный крах, программа горит, а ты садишься среди шума и трескотни за стол и пишешь нечто новое, и это спасает положение.

— Отлично, — тихо произнес Борис. — Тогда я попрошу тебя написать главу о причине отказа первого издателя и о работе Юрина со вторым.

Нет, этот мужик определенно опасен, внутренне запаниковал Михаил. Он словно читает мои мысли. Что же делать? Ведь Милена даже сама не может спокойно объяснить причину отказа. Верней, не способна вслух произнести слово «зависть», применительно к себе. Ну и как мне об этом писать? Ладно, авось будет как на тиви: идея сама кристаллизуется где-то в космическом эфире и постучится в голову желанной гостьей.

— Я согласен. Сегодня же начну писать эту главу.

— Вот и хорошо. — Гость поднялся, вышел из-за стола и направился к выходу.

— Постой, а как же банька, шашлык на берегу реки, рыбалка, вечерние посиделки у камина?

— Некогда. Прости. Работы много.

Михаил и не думал врать, когда рассказывал о своей работе на телевидении. Ему не раз доводилось спасать программу, которая в силу непредвиденных обстоятельств оказывалась на грани полного провала. Более того, именно в стрессовой ситуации его мастерство писателя-ремесленника проявлялось в максимально выгодном для него свете. Группа смотрела на Мишу как на спасителя, гения, великого мастера, и он после эфира в ресторане снисходительно принимал поздравления, небрежно кивая: что поделать, талант есть талант, и никуда от него не денешься.

На первых порах, когда всемогущий тесть-генерал пробил ему дорогу на телевидение, Михаил счастлив был от одной причастности к великому делу. Когда слова, написанные им в сценарии программы, диктор с великолепной дикцией подавал в эфир, Михаил представлял себе миллионы зрителей, которые ловят каждое слово и восхищаются его работой. Если бы не он, сценарист, что бы говорил этот красавчик диктор в элегантном костюме своим приятным вкрадчивым баритоном? В конце концов, он просто кукла-марионетка, а Михаил Борщов, создатель текстов — демиург, криэйтор, харизмат, властитель дум, генератор идей! Чуть осмотревшись, Михаил узнал, что его заработки ничтожно малы в сравнении с другими деятелями эфира, и потихоньку им овладела обида. Нет, внешне он ее никак не выражал, жизнь научила его сохранять на лице приятную улыбку, а в жестах — умилительное добродушное терпение. Он ждал своего часа, звездного, счастливого часа великого восхождения наверх. И дождался.