Пока я открывал шпроты, резал хлеб и все старался не наткнуться на Катин взгляд, он болтал без умолку, создавая неприятное впечатление, что он спешит до дна выговориться, чтобы потом со спокойной совестью лечь в гроб. Какую несусветную чепуху умеют нести наши лучшие друзья, легче всего понять в присутствии постороннего человека, чьим мнением вы дорожите.
— Степан у нас настоящий мужчина, — гремел Захар. — Вы не глядите, что его бабы не любят. У него зато есть тайна. Правда, Степан?
Катя засмеялась.
"Зачем она здесь? — думал: я с тоской. — Какое ей дело до меня? Тоже ведь нашла себе развлечение".
Думал и по-другому. Если бы Катя была не такая, а другая (какая именно — не представлял, но другая), то она вполне могла бы выйти за меня замуж, у нас мог бы родиться ребенок. Более того, если бы мы не работали вместе, то и такая, как есть, она могла бы стать мне женой. Но ненадолго, думал я. До тех пор, пока не разберется, что я скучный и ординарный человек, и пока не встретит лучшего. А потом все равно уйдет, как ушла десять лет назад моя первая жена, — да какая там жена, просто женщина, на которой мечтал жениться! Она тоже была веселая и красивая, и я ей нравился, как скорее всего, нравлюсь немного и Кате… Все это несерьезно. Истинная страсть захватывает человека целиком и ломает его, как щепку. Сам-то я разве способен на такое? Мне хочется завести семью, ребенка, мучает что не с кем иной раз поболтать о пустяках, а то и, господи, что-нибудь рассказать о себе такое, что мужчины рассказывают одним женам. Не могу же, к примеру, говорить 3ахару, как люблю запах прелой капусты или как в детстве охотился за жуками-плавунами и стрекозами-"пиратами", а кому-то это необходимо знать. Но этого никто до сих пор не знает.
Тем временем Захар разлил вина, и произнес тост.
— Выпьем за то, молодые люди, — провозгласил он с торжественной миной, — что когда мы родились, все плакали… так, кажется? А когда мы будем помирать — чтобы все смеялись. Каково?
— Крепко, — оценила Катя.
Потом мы пожевали шпроты с хлебом и доели арбуз.
— Какая прелесть! — сказала Катя. — Вот уж не ожидала, что так пообедаю.
Захар после вина как-то вдруг переменился, затосковал, разомлел, вспомнил о чем-то. Мне стало жалко и его и себя, что вот мы сидим и с нами прекрасная женщина, но нам обоим не по себе, потому что с нами такая именно женщина — случайно, и ее присутствие вызывает грустные и пустые сожаления.
— Катерина Викторовна — экономист, — объяснил я ни с того ни с сего Захару. — Мы вместе работаем, а тут дело такое, покупал я арбуз и встретил ее: забавно, такая огромная Москва, а нет-нет и встретишься со знакомым человеком.
— Степан Аристархович — мой любимый начальник, — добавила Катя и поглядела с вызовом.
— На улице встретиться — это не чудо, — заметил Захар. — А вот оказаться вдвоем в квартире — это действительно забавно.
— А я сама в гости набилась, — объявила Катя. — Хотелось посмотреть хоть одним глазом, как живут наши вожди.
Захар:
— Ну и как?
— Скромно, но со вкусом. Шпроты вот, чистая клеенка, винцо.
— Откуда же богатству быть, когда все денежки Стелла тратит на баловство, а честно сказать — на женщин.
— Да что это ты, ей-богу! — не выдержал — я. — Успокойся.
— Не любит правды, — заговорщицки и с пафосом поделился Захар с Катей. — То есть вообще-то он правдолюб, наш Степа, но о себе правды не выносит. Боится под суд попасть.
Катя хохотала. Ну что ж, если смешно, пусть их. А у меня от этих шуток настроение испортилось, и то ровное счастливое волнение — что скрывать! — так блаженно посетившее меня с Катиным приходом, растаяло в дыму Захаровых сигарет. Стало грустно и серо, и подремал бы. Журнальчик бы полистал. Катя мгновенно почувствовала отчуждение, встала:
— Ну, пора! Спасибо вам обоим. Мне было хорошо.
Захар вскочил и галантно поцеловал ей руку. Я проводил Катю до прихожей.
— Простите, если что, — сказал на всякий случай. Чего она ждала от меня, так пристально усмехаясь на прощанье, какие мысли бродили в ее каштановой головке?
Остапенко захандрил, как мальчик, рюмку за рюмкой допивал портвейн, сосал шпроты.
— Что с тобой, дружок? — спросил я.
— Да вроде ничего. Все нормально. Работа идет, семья… А знаешь, Степан, давит что-то изнутри, томит. Ты-то сам как? Сколько нам еще жить с тобой? Уж немного.
— Долго. Не горюй, Захар. Ты всех переживешь.
Захар насупился.
— Не о том я. Дубина ты стоеросовая, Степа. Одно слова — чурбан. Такая женщина у тебя была, такая волшебная женщина.
Пришел утром на работу, а там важная новость. По штатному расписанию мне полагался заместитель. Эта ставка была вроде давно поделена между кем-то, и мне казалось — все забыли, что она существует. Ан нет!
Павел Исаевич Заборышев вызвал меня и сообщил:
— Ну, поздравляю, Степан Аристархович, будет у тебя теперь зам.
— Как это?
— А так. Кадры посылают к нам своего человека — из другого НИИ, переводом.
— Зачем? — удивился я. — У нас, в крайнем случае, есть свои достойные товарищи. Их надо выдвигать.
— Кого же это выдвигать? — насупился Заборышев. — Уж не твою ли Болотову? В порядке поощрения за ошибки.
— Не Болотову, а ту же Дарью Тимофеевну. Грамотный специалист, опытный, ее уважают, она хороший человек.
