Мелким шрифтом - [41]

Что было дальше, догадались?

Правильно.

Ровным счетом ничего.

Никто ничего не заметил. Никто не уволил меня или Оскара, не разогнал нашу компанию. Мы не лишились счета в банке. Тишина. Реакция — ноль. Я продолжил свою подрывную деятельность. Стал изощряться. В общем, закусил удила. Начал вставлять в текст поговорки, строчки из популярных песен. Посреди другого контракта на поставку оружия набрал петитом: «Посеешь ветер, пожнешь бурю».

После нескольких дней полного затишья я совсем осмелел и перестал довольствоваться чужеродными словесными вкраплениями; не зная удержу, я перешел на длинные фразы: «Разве борьба за мир не схожа с траханьем во имя девственности?»

Скоро я совсем перестал владеть собой, превратился во взбесившегося законника, похожего на любителя расписывать стены граффити, но меня по — прежнему никто и словом не упрекнул, никто ничего не замечал.

Что мне оставалось? Только одно — продолжать в том же духе. И в следующем контракте я написал:

«Я — снаряд. Но взрываться не хочу. Обращаюсь к ваи с официальной просьбой: позвольте мне, пожалуйста, остаться гнить в глубокой воронке; даю вам слово: я не взорвусь. Буду тихо — мирно распадаться на части, пока от меня не останутся лишь проржавевшие обломки да серный душок. Искренне ваш, сэр Снаряд — Оружие Массового Поражения».

Я вручил договор Оскару, тот передал его нашему юристу, и я стал ждать. Никакой реакции. Когда же они хоть чтото заметят? Когда нас выведут на чистую воду? Когда меня выгонят с работы? По — видимому, даже наш собственный юрист не дает себе труда читать договор. Так оно, скорее всего, и было, потому что он мне ни слова не сказал. Я совсем осмелел. Стал вставлять в текст договоров коротенькие письма и рассказики. К примеру, в договор одной фармацевтической компании вписал мельчайшим шрифтом вот этот опус (самый длинный из всех):

«Привет! Я — крохотная таблеточка. Меня зовут Виахстон. Но друзья зовут меня просто Джефф. С виду я такая беленькая, чистенькая, но вам ведь неизвестно, что на самом деле меня ни разу не подвергали положенным по регламенту проверкам на эбфективность или хотя бы на безвредность, Меня вроде бы испытывали на каких — то обезьянах, и они вроде бы посходили с ума и стали отгрызать себе пальцы. Но я представляю такую ценность, что несколько человек в костюмах решили не обращать внимания на людей в белых халатах, и теперь я лежу у тебя на ладони, готовясь нырнуть в твое нутро. Смотри, какая я беленькая, блестящая. А заодно погляди на свои красивые пальчики. Ты ведь их видишь в последний раз. Приятного аппетита! С любовью, Джефф».

Я сидел в конторе и ждал: когда же кто — нибудь заметит неладное? За последние пару недель я перепортил столько договоров, что уже и счет им потерял. Стал их перепечатывать и складывать копии в коробку под кроватью. Еще какое — то время подождал. А про себя удивлялся: чем больше контрактов я запарывал, тем реже давала себя знать моя фобия. Вскоре мое бунтарство вышло за пределы конторы. Честно говоря, я слегка спятил. Стал портить общественное имущество. Однажды ехал в метро и вдруг заметил, что в вагоне никого, кроме меня, нет; я достал маркер и подошел к висевшему напротив объявлению: «Если вы заметили подозрительный пакет, не приближайтесь к нему и немедленно сообщите о нем машинисту или сотруднику полиции». После моего игривого вмешательства текст несколько изменился: «Если вы заметили подозрительный пакет, откройте его, пожалуйста, и перережьте красный провод. Но не синий! Только красный провод. Спасибо».

Дорожка к дому идет мимо церкви; на доске объявлений я прочел такую фразу: «Когда придет конец света, не бойся, ибо Господь спасет нас, всех до единого».

Я снова достал маркер, поставил звездочку и приписал петитом: «* Но результаты могут быть разными».

УСЛОВИЯ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЗВАНЫХ УЖИНОВ

Вне зависимости от меню, на закуску непременно получите невроз.

Мне вспомнился один необычный ужин. В то время мы с женой пытались делать вид, что отношения у нас — лучше не бывает. И регулярно устраивали званые ужины, чтобы заглушить собственное молчание болтовней друзей. Я едва ли отличил бы этот прием от множества других, но время шло, как бы окутывая его слоем тончайшего песка и придавая ему монументальную значимость. Бывают приемы, которые впоследствии именуются Последний и Единственный, наш был из их числа. Сандра и Элис в последний раз сидели вместе в одной комнате; Оскар с Ниной, его женой, в последний раз были у нас дома; а Даг в первый и единственный раз пришел к нам на ужин. Я многократно, со всем почтением зазывал его к нам, и он всякий раз учтиво отказывался. Но в тот раз Даг приглашение принял, чем меня немало обрадовал.

Мы целую неделю готовились к приему, а Оскар, помнится, все это время пытался переманить всех к себе. Мы с женой вели с ним напряженные переговоры. Нам обоим было ясно: ужин должен состояться только у нас. По одной — единственной причине — мы оба решительно не желали переступать порог Оскарова дома; моя жена называла это «гнездышко» не иначе как «Монументальный Музей Меня, Оскара», где он неустанно демонстрировал свой