Мелким шрифтом - [27]

— Вот это да! — вырвалось у меня. — Время от времени тебе стоит выкладывать все, что накипело на душе.

— Сарказм тебе не подходит, Фрэнк, — сказала она. — Сколько можно быть типичным EFTP! Пора бы уже перестроиться.

— А тебе пора попробовать выражаться по — человечески.

Чтобы смягчить непримиримую позицию жены насчет детей, я как — то привел к нам благонравного симпатичного мальчика в надежде, что он растопит ее холодное сердце. Дело в том, что от отчаяния я изъявил готовность провести денек с Лукасом, сыном Оскара. Лукас — чудесный мальчуган; я согласился присмотреть за ним главным образом потому, что жена Оскара Нина, очаровательная француженка, уже не знала, кого еще попросить о помощи, и тут меня осенило: Лукас — идеальный ребенок, для знакомства с моей женой лучше не найти. Прелестный, вежливый, не капризуля.

Когда Лукас пришел к нам, моя жена улыбнулась и похвалила его майку с надписью по — французски; Лукас, как положено хорошо воспитанному ребенку, ответил комплиментом на комплимент: какие у вас красивые туфли, сказал он[123].

Затем Лукас положил школьный портфель на стол и нечаянно опрокинул бокал жены — красное вино растеклось по ее еще не дописанному докладу. Схватив со стола мгновенно промокшие листки, она заорала не своим голосом:

— Дубина стоеросовая! Смотри, что ты наделал!

Лукас заплакал и стал проситься домой; я вытер красную лужу, привел все в порядок и обнял мальчугана, сердито по. глядывая на жену. Она попыталась загладить свою грубость, но не слишком успешно:

— Прости, Лукас, понимаешь, я пишу очень важный доклад, а ты опрокинул на него очень дорогое вино… и… словом, не надо было мне повышать голос и тебя обзывать, но я рассердилась…

Лукас вытер глаза, посмотрел на мою жену и сказал: — Ты противная.

— Не такая уж я противная, — возразила жена и, подойдя к нему, неловко потрепала его по плечу.

Мы с Лукасом видели, что материнский инстинкт развит у нее не больше, чем у скорпионихи; Лукас мне улыбнулся, а жене сказал: — Извините, что я пролил ваше вино на вашу работу. Она улыбнулась; словом, они вроде бы помирились, но я видел: она раздражена, ведь ей пришлось сделать над собой усилие; отношения между ними так никогда и не наладились. Когда мы с Лукасом сели раскрашивать картинки, жена намеренно его игнорировала. При этом она то и дело вздыхала, явно досадуя, что добрая половина ее обеденного стола 3анята рисунками и цветными карандашами, а спустя недолгое время перестала скрывать свою неприязнь к Лукасу. Стоило какому — нибудь карандашу попасть на ее часть столешницы, жена резким движением пальцев откатывала его обратно; поначалу весело, игриво, а потом довольно — таки враждебно. Пятилетний Лукас — на редкость симпатичный мальчик; к счастью, он почти не унаследовал отцовских генов: Оскар не наградил его ни отвратительной внешностью, ни гнусным характером. Мы с ним дружно делали вид, что ине замечаем насупленного лица мосй жены, и продолжали вырезать из цвстной бумаги цепочку людей, держащих друг друга за руки. Бросив взгляд на нашу цепочку, жена поморщилась и сказала:

— Гм, ничего, но не супер: они же не похожи на настоящих людей.

Ну, кто скажет такое ребенку?

Не отрывая глаз от бумаги, Лукас обронил:

— Сама ты не супер.

Впервые за весь день моя жена довольно улыбнулась: Лукас оказался достойным соперником.

— А ты, Лук, занятный мальчик, — сказала она.

— Меня зовут Лукас! — прозвучало в ответ. — А ты не умеешь разговаривать с детьми.

— А ты — со взрослыми, — насмешливо парировала она и показала ему язык, видимо считая это забавной шуткой, но вышло противно и вульгарно.

Решив, что затея с бумажными поделками не удалась, я предложил Лукасу пойти в гостиную и посмотреть мультики, но он мужественно стряхнул с плеча мою руку — ничего, мол, сам справлюсь, — потом наставил на мою жену пухлый пальчик, прищурил глаза (на миг в его серьезной мордашке проглянул Оскар) и тихо, но веско произнес:

— У меня из — за тебя все внутри умирает[124].

Жена даже вздрогнула. Он произнес это очень по — детски, но что — то в его странной фразе глубоко ее задело (возможно, именно потому, что сказано было по — детски жестоко); она недовольно фыркнула и, встав из — за стола, отчеканила:

— Ну, я сыта по горло этим мини — экспериментом, большое тебе спасибо.

— Какой же это эксперимент! — возмутился я. — Это ребенок, его зовут Лукас, а с детьми, Элис, так разговаривать нельзя, и тебе это прекрасно известно.

— Неумеренные похвалы, как показывают исследования, столь же вредят воспитанию детей, что и полное отсутствиь внимания, — отрезала она.

— Положим, но, как показывают исследования, с теми, кто полагается исключительно на исследования и никогда — на собственную интуицию, довольно трудно ладить, — сквозь зубы процедил я: мне очень не хотелось скатиться перед Лукасом до откровенной грубости.

Жена только устало отмахнулась и скользнула за дверь, наверняка пошла откупорить очередную бутылку вина и потрепаться по телефону с Валенсией.

Я понял, что у нас с женой никогда не будет общих детей. Поглядев на нее ясными голубыми глазами маленького Лукаса, я поразился: в каких же порочных уродов мы с ней превратились. Ведь я привел к нам малыша, чтобы он обворожил мою жену, чтобы привнес тепло и свет в наше существование и убедил ее, что дети помогут нам преодолеть трудности. А Лукас, сам того не желая, словно рентгеновскими лучами высветил трещины в остове наших изрядно подгнивших отношений.