Мелье - [79]

Четыре книги Гольбаха — «Система природы», «Здравый смысл кюре Мелье», «Письма к Евгении», «Карманное богословие» — все четыре могли бы носить название второй. Внутренняя связь настолько велика, что много позже под именем Жана Мелье была издана книга под названием «Естественная религия», хотя на деле она содержала попросту первые тринадцать глав из «Системы природы» Гольбаха. Среди французских просветителей нет никого, кто с таким правом мог бы быть назван мельеистом. Конечно, и он отрезал лишь ломоть. Но как же он его великолепно подал!

Речь идет не о согласии Гольбаха с теми или иными мыслями Мелье. Не о влиянии — именно о мельеизме. Гольбах не приводит цитат из «Завещания». Он — пропагандист содержания и смысла, духа и манеры «Завещания». Он отдал свой ум и огромную образованность этому учению и этому учителю. В своей кузнице он перековал, отделал, заточил доспехи и оружие великого сокрушителя богов. Это был такой оруженосец, который способен был сам уложить целые полчища.

Учеными уже написаны целые диссертации, сопоставляющие идеи Мелье и Гольбаха. Коротко об этом не расскажешь. Барон Гольбах внес прирожденную немецкую основательность и систематичность в свой неисчерпаемо богатый пересказ и комментарий. Его «Систему природы» называли библией атеизма. Здесь наследие Мелье, подчас скупое, кое в чем едва намеченное, предстает упорядоченным, как музыкальная тема, уснащенная вариациями, аранжированная и оркестрованная другим великим мастером.

Но у роковых рубежей сверкающие звуки тускнеют и смолкают. Так лесной пожар сдается и умирает, достигнув просек и прогалин, через которые он не может переброситься.

Что же стало в целом с тремя великими идеями, которые Мелье, как неводом, поднял со дна народного моря и подтянул к самому берегу эпохи Просвещения?

Их разнесли по частям, разъяли пылающий копер. Но каждую из разъединенных частей необычайно обогатили или влили в более сложные сплавы.

Возьмем проблему собственности. Она впервые была Жаном Мелье во всей наготе вынесена на форум. До него кое-кто описывал дикарей, не знающих «твоего» и «моего», но он первый сделал эту возможность центром целой теоретической системы и первым водрузил без околичностей на родную почву Франции. Какое же теперь многообразие откликов и уверток, отпоров и согласий!

Рейналь выводил чуть ли не весь восточный деспотизм (а имел в виду никак не только восточный) из судеб имущественных отношений. Сколько у разных мыслителей разных проектов и предложений касательно отличения феодальной собственности на землю от всякой прочей собственности, касательно сохранения лишь мелкой собственности или также и крупной, уравнения достатков или сохранения неравенства, наделения неимущих или сохранения их такими, как они есть, — у Вольтера, Руссо, Мабли, Гельвеция, Гольбаха, Дидро, Тюрго, Гримма. Еще бы! Для идеологов восходящей буржуазии тут была зарыта главная трудность. Их мыслью двигала, конечно, не простая корысть, но и на парение птицы действует земное тяготение.

Однако была и такая группа мыслителей тех же лет, которая, не боясь загореться и сгореть, принялась за разработку этой, самой жгучей из мыслей Мелье. Нередко имена Морелли, Дешана и Мабли ставят как-то в стороне от общего просветительного движения. Что до Мабли, то он вообще ближе к демократизму Руссо или Дидро, чем к утопическому коммунизму. Он' разработал этот идеал, но мало надеялся на его осуществимость, относя его скорее к прекрасному, невозвратимому золотому веку. Но, так или иначе, все три титана имеют совершенно тот же корень, что и перечисленные просветители. Идеал общинного коммунизма, представленный Мелье уж слишком без прикрас, уж непомерно просто и тем самым совершенно не конкретно и неясно, толкнул мышление на разработку и этих недр. Эта находившаяся в самом ядре раскаленная магма, эта испепеляющая лава не могла не породить желания изваять и отлить из расплавленного вещества стройные сложные образы, более обозримые и вообразимые, хоть тем самым, по правде сказать, и менее жаркие. Так родились детально разработанные и где-то над жизнью стоящие утопические описания строя без частной собственности.

Но идейный исходный пункт их — невозможность отбросить мысль, что частная собственность — действительно причина пороков, корысти и всех раздоров в существующем обществе. Почти буквально воспроизводя Мелье, Морелли в «Кодексе природы» писал: «Устраните собственность, не перестаю я повторять, и вы уничтожите навсегда тысячу причин, доводящих человека до бессмысленных крайностей. Абсолютно невозможно допустить, говорю я, чтобы, освободившись от этого тирана, человек стремился к преступлениям, чтобы он был вором, убийцей, завоевателем». Из остальных просветителей почти все были недовольны Морелли, кроме разве ошеломленного этой мыслью д'Аржансона: великолепная книга! — писал он; «ключ к разгадке наших бедствий — частная собственность».

Ныне открыт идейный близнец Морелли в том, что касается коммунистической утопии, но мыслитель более широкого горизонта — бенедиктинский монах Дешан. Главная работа его осталась при жизни неопубликованной. Ею захлебывался Дидро. Дешан лично рассказывал Дидро, что в коридорах и кельях монастыря, где он провел всю жизнь, тайно царил дух атеизма. Напомним, что в те времена атеизм был почти синонимом мельеизма. И в самом деле, творение Дешана, которое теперь стало известно, несет в себе огромный, грандиозный, трудновообразимый заряд мыслей и мнений кюре Жана Мелье. Материализм и атеизм Мелье здесь впервые не отделены от его коммунизма, выступают вместе. Впрочем, это ре значит, что Дешан верен Мелье. В его философию внесены и совершенно иные, по-своему сложные и величественные рационалистические элементы Его атеизм адресован лишь просвещенным и должен быть скрыт от простого народа, о народной революции нет у него и помину.