футболкой мускулы и узкое тараканье лицо.
Но вот Лестер уже нависает над столиком во весь своей немалый рост, подтаскивает стул и грузно плюхается на него, сотрясая веранду.
– Знаешь, Джина, – ничуть не смутившись, словно продолжая не думавшую прерываться беседу и не замечая существования тараканолицего, сказал Лестер. – Насчет прошлой ночи – ты просто не поверишь, но…
И тут он запнулся. Джина сидела, глядя на него во все глаза и раскрыв рот – рот, способный встретить любой удар; рот, знакомый со вкусом кожаной перчатки и кулака.
– О, боже, Лес, – выдохнула она. – Да что с тобой такое? На кого ты похож? Ты в зеркало-то смотрелся?
Он увидел, как она переглянулась с мужчиной за ее столиком, и тогда Лестер снова заговорил, силясь объяснить: и ночь, и как на них напали, что это не просто обычное хулиганье, а полицейские, и ради бога, как можно было ожидать, что ему удастся справиться с ними?
– Лес, – повторила она, – Лес, мне кажется, ты перебрал.
– Я пытаюсь тебе кое-что сказать, – собственный голос показался ему чужим и странным, каким-то хнычущим – голосом проигравшего толстяка, недогадливого и недалекого.
Тут заговорил рыжий, его глаза нервно подергивались:
– Да что это за клоун, а?
Джина – Джина-Пума – отвесила ему взгляд почище левого джебба.[16]
– Заткнись, Дрю, – сказал она и обратилась к Лестеру; – Лес, это Дрю, – она постаралась придать своим словам светскую интонацию, но это удалось ей не очень хорошо.
– Дрю интересуется, где тут поблизости можно поужинать хорошим стейком?
Дрю тихо осел на стуле. Ему явно было нечего сказать. Лестер перевел взгляд с Дрю на Джину и обратно. Он зашел слишком далеко и знал это, но даже сквозь пьяный туман в глазах он начинал различать в их лицах нечто, что заставило его замолчать и оказаться словно по ту сторону запертой на ключ двери.
Он не имел на Джину никаких прав – так же как и на этот столик и на этот отель. Он не продержался и одного раунда.
Откуда-то издалека донесся голос Джины:
– Лес, слушай, может быть, тебе стоит пойти и немного полежать?
Лестер встал, он не ответил ни да, ни нет, не сказал даже дежурное «Увидимся позже» – он просто развернулся и, качаясь, подошел к выходу, спустился по ступенькам и очутился в ночи.
Было темно. Темно, хоть глаз выколи. Под деревьями сгустились совсем черные тени. Он не думал ни о Джине, ни о Дрю, ни – в кои-то веки – об Эйприл и мальчишке в Suburban'e. He существовало ни справедливости, ни мести, ни причин, ни следствий – осталось лишь это: ночь, пляж и криминальные элементы. Когда Лестер доковылял до лагуны и его ноздри затопила вонь гниющих водорослей, он направился прямо в самую мрачную темень на звук доносящегося оттуда хриплого шепота.
– Эй! – заорал он во всю мощь своих легких. – Эй, вы!
