Механический мир. Дилогия - [6]

Ещё в поезде Коля, вместо того, чтобы прилежно изучать документы приёмочной комиссии (в Главном Инженерном управлении ему выдали под роспись пухлую казённого вида папку), листал каталоги европейских и американских оружейных фирм. В 1907-м году был издан приказ, согласно которому офицерам Российской Императорской армии дозволялось приобретать на свои средства некоторые образцы автоматических пистолетов заграничного производства. Правда, список разрешённых моделей до обидного короток — всего четыре наименования. Но это не помешало молодому человеку тщательнейшее изучить весь ассортимент — и теперь всё это великолепие лежало перед ним на бархате, в застеклённых, красного дерева, витринах, и отсвечивало под яркими лампами воронёной, полированной и бог ещё знает какой сталью…

А продавец уже расхваливал другой пистолет:

— Рискну порекомендовать вам, мсье, эту превосходную модель. По ужасной силе боя она превосходит остальные образцы. А если заряжать патронами «дум-дум», то лучшего средства самообороны при охоте на опасного зверя — медведя, скажем, или кабана — вам не найти. Обратите внимание, как устроен затвор — последнее слово огнестрельной науки! Он не отскакивает назад, а переламывается надвое, благодаря чему сотрясение руки при выстреле выходит намного слабее.

На этот раз продавец не лукавил. «Парабеллум», коммерческий вариант автоматического пистолета «люгер Р08», состоящего на вооружении в армии Второго Рейха, был ещё одним пистолетом, дозволенным к покупке. Коля, правда, предпочёл бы модель шестого года с удлинённым стволом, так называемую «морскую», но их выпускали только для офицеров Кайзерлихмарине. Между прочим, его позабавило, с каким пылом продавец расхваливает немецкое оружие — а ведь он француз, и ненависть ко всему, произведённому между Одером и Рейном, должен был впитать с молоком матери! Оно, впрочем, и понятно: цена германских пистолетов заметно выше, чем у других образцов.

Он ещё раз примерился к «Парабеллуму». Похоже, то, что надо: не слишком тяжелый, рукоятка сидит в ладони, как влитая, механизм перезарядки прост и удобен. Всё, прочь сомнения! Он достал портмоне и выразил готовность немедленно расплатиться, велев включить в счёт два дополнительных магазина и четыре картонные пачки по пятьдесят патронов каждая. Потом, чуть помявшись, попросил добавить ещё две — на этот раз с патронами, снаряжёнными пулями «дум-дум».

Коля знал, разумеется, что эти пули, оставляющие в теле ужасные раны, запрещены Гаагскими конвенциями, но постарался убедить себя, что приобретает их для других целей — скажем, для охоты на медведя, о которой давеча упоминал продавец. Почему бы и нет? Ведь может же он однажды отправиться на медвежью охоту?

Из магазина прапорщик вышел, обеднев на сто шестьдесят девять франков. Примерно в это сумму обошлась бы такая же покупка и в Петербурге — но там пришлось бы выписывать товар по каталогу из Германии, и не меньше месяца ждать, пока доставят заказ. Коля и думать не хотел, чтобы отложить приобретение: будь его воля, он бы прямо сейчас перекинул ремешок с кобурой через плечо, благо, за границей русскому офицеру, находящемуся в составе официальной делегации, предписывалось ходить в мундире.

Коля шагал по тротуару, зажав под мышкой увесистый свёрток, перетянутый крест-накрест бечёвкой. Пора было переходить к следующему пункту программы. Порылся в памяти в поисках кратчайшего маршрута до рю де Бельвиль — перед завтраком он изучил план Парижа, висящий в комнате для совещаний воздухоплавательного парка. Но, видимо, продукция французских картографов уступала туристическим брошюрам британской фирмы «Томас Кук» — потерпев неудачу, Коля сокрушённо вздохнул, бросил взгляд на часы, подвешенные к столбу на углу площади, и принялся ловить фиакр.

* * *

Экипаж высадил его возле крошечного сквера: клумба, деревца́ в каменных кадках да чугунная табличка, сообщающая, что сквер был разбит в 1872-м году. Букинистическая лавка примыкала к ограде сквера, отгородившись от мостовой крошечным палисадником.

Коля ожидал увидеть старца, чахнущего, подобно горбатому букинисту из стихотворения любимого им Николая Гумилёва, над рядами грузных, молчаливых фолиантов. Но здесь перед ним предстал тридцатилетний господин, худощавый, с длинным лицом, заканчивающимся острым подбородком, схожий с заокеанским актёром Элмером Бутом — фильму с его участием прапорщик посетил незадолго до отъезда из России. Хотя, вряд ли у гордого аристократа (роль, сыгранная Бутом в фильме) мог быть такой потёртый жилет, такие пыльные башмаки, заискивающая улыбка и, в особенности — такая спина, ссутуленная угодливыми поклонами. Похоже, дела у букиниста шли не слишком бойко.

Тем не менее, «Элмер Бут» оказался весьма словоохотлив:

«Да-да, мсье, конечно помню! Альбом приобрёл „l'invité de Russie“[3], такой важный, представительный… Нет, альбом никто не приносил, его нашли в сундуке, на чердаке этого самого дома. Да, и картинку с „voiture étrange“[4] тоже — правда, её, прежде чем выставить на продажу, пришлось вставить в рамку. Нет, недолго, мсье из России зашёл в лавку на следующий день. Почему записки осталась незамеченными? Некогда было рассматривать грошовый альбом, да и переплёт был в скверном состоянии — удивительно, что тот русский мсье на него польстился…