Мегрэ в суде присяжных - [11]

— Этот свидетель — Николя Кажу, содержатель меблированных комнат на улице Виктор-Массэ, в двух шагах от площади Пигаль. Обычно он сидит у себя в конторке, но через стеклянную дверь наблюдает за людьми, входящими и выходящими из дома.

— Его не допрашивали в марте или апреле, когда вызывали других содержателей меблированных комнат такого типа?

— Нет. Тогда ему делали какую-то операцию и его заменяла свояченица. Затем он на три месяца уехал на поправку в Морван, он оттуда родом, и только в конце сентября один из инспекторов на всякий случай показал ему фото.

— Фото Жинетты Меран?

— Да. Он ее сразу узнал и заявил, что незадолго до того, как он лег в больницу, она приходила к ним в сопровождении человека, ему не знакомого. Одна из горничных, Женевьева Лаванше, тоже ее узнала.

Сидевшие за отдельным столом журналисты стали переглядываться, потом с удивлением посмотрели на Мегрэ.

— Полагаю, что спутник, о котором идет речь, не Альфред Меран?

— Нет, господин председатель. Вчера у меня в кабинете побывали и Николя Кажу, и горничная. Я показал им сотни личных карточек, которыми располагает уголовная полиция, и убедился, что спутник Жинетты Меран у нас не зарегистрирован. Он небольшого роста, коренастый, темноволосый, одет изысканно, носит на пальце кольцо с желтым камнем. Лет ему около тридцати, и он курит одну за другой американские сигареты. После его ухода пепельница в отеле на улице Виктор-Массэ всегда полна окурков, из которых только один-два испачканы в губной помаде. У меня не было времени заняться этим более подробно до начала процесса. Николя Кажу лег в больницу двадцать шестого февраля, а двадцать пятого был еще на работе и утверждает, что в этот день эта парочка к ним заходила.

В зале началось волнение, но Мегрэ, стоя спиной к публике, не видел ее. Зато председатель — что с ним случалось очень редко — повысил голос и произнес:

— Тише! А то я прикажу очистить зал.

Из публики послышался женский голос:

— Господин председатель, я…

— Я требую полной тишины! — повторил председатель Бернери.

Что касается обвиняемого, то он, сжав челюсти, с ненавистью смотрел на Мегрэ.

Глава третья

Никто в зале не шелохнулся, пока председатель, поочередно наклоняясь к двум своим помощникам, что-то им говорил. Завязался разговор втроем, тоже напоминавший религиозный ритуал. Видно было, как, словно в молитве, беззвучно шевелятся губы и ритмично склоняются головы. Наконец поднялся со своего места прокурор в красной мантии, чтобы тоже присоединиться к совещающимся, и следовало полагать, что скоро к ним подойдет и молодой защитник. А тот, видно, колебался, встревоженный, неуверенный в себе, и только собрался встать, как председатель ударил по столу молотком, и каждый из судебных чиновников занял положенное ему место. Ксавье Бернери произнес сквозь зубы:

— Суд благодарит свидетеля за его показания и просит не покидать зал.

Похожий на священнослужителя, он стал искать свою шапочку и, найдя ее, поднялся и произнес традиционную фразу:

— Объявляется перерыв на четверть часа.

В зале внезапно поднялся шум, все нараставший, как бывает, когда в школе начинается перемена, — едва приглушенный взрыв разнородных, слившихся воедино звуков. Половина присутствовавших покинули свои места; одни, стоя в проходах, энергично жестикулировали, другие, толкаясь, пытались пробраться к большим дверям, которые только что открыли служители, а тем временем жандармы быстро уводили обвиняемого через другую дверь, скрытую в деревянных панелях. За ними с трудом протискивался молодой адвокат Пьер Дюше. Присяжные тоже исчезли, пройдя через заднюю дверь с другой стороны.

Адвокаты в мантиях, преимущественно молодые, и среди них одна адвокатесса, чья фотография могла бы украсить обложку иллюстрированного журнала, столпились у двери, через которую проходили свидетели, с возбуждением обсуждая триста десятую, триста одиннадцатую, триста двенадцатую и последующие статьи уголовно-процессуального кодекса. Некоторые запальчиво утверждали, что судебное расследование ведется неправильно и вслед за ним должна неизбежно последовать кассация.

Какой-то старый адвокат с желтыми зубами, в засаленной мантии, не выпуская изо рта прилипшую к нижней губе незажженную сигарету, ссылался на историю юриспруденции и привел в пример два случая. Первый имел место в Лиможе, в 1885 году, второй — в Пуатье, в 1923. В результате неожиданного свидетельского показания не только заново пришлось произвести расследование, но и весь исход дела принял совсем другой оборот.

Из всего этого Мегрэ, похожий на неподвижную глыбу, видел со своего места только какие-то мелькавшие лица, слышал только обрывки фраз и, едва лишь успел разглядеть в слегка опустевшем зале двоих своих помощников, как был окружен журналистами.

В зале царило такое возбуждение, как в театре на генеральной репетиции после первого акта.

— Что вы думаете о бомбе, которую вы сами только что бросили, господин комиссар?

— О какой бомбе?

Мегрэ тщательно набивал табаком свою трубку. Мучила жажда.

— Вы считаете, что Меран невиновен?

— Я ничего не считаю.

— Вы подозреваете его жену?