Медведь - [28]

Самые колоритные персонажи находились, а точнее жили в коридоре. Это лица без определенного места жительства, целыми днями возлежавшие на кроватях, слушавшие радиоприемник и провожавшие долгими загадочными взглядами каждого проходящего мимо. Их теплая компания обитала прямо напротив женской палаты, куда определили меня.

Рассказывать знакомым о том, где, по какому поводу и в каком состоянии я нахожусь, мне не хотелось, ведь любой нормальный человек, узнав о произошедшем, подумает, что такого просто не может быть.

Иногда я и сама начинала подозревать нечто подобное и подозрительно оглядывалась: уж не мерещится ли мне все происходящее? Может быть, я просто сплю? И третьей степени не ожог у меня вовсе, а крепкий сон. Вот проснусь наконец – и мы вместе, здоровые и счастливые. Как раньше, совсем-совсем еще недавно.

Вечером ко мне приехали родственники. Как ни старалась я не поворачиваться к ним спиной, предательски проглядывавшей из-под марлевой повязки, по их вытянувшимся лицам и слезам на глазах я понимала, что масштаб разрушений моей тыльной стороны внушителен.

Присмотревшись, они воскликнули:

– У тебя ожог в форме крыльев, как два сложенных крыла на спине!

После их ухода я подошла к единственному зеркалу над мойкой возле палаты и попыталась рассмотреть свою спину. Действительно, похоже. Определенно – крылья. Перестали биться внутри и вылезли наружу, лишив меня кожи – главной защиты человека от внешнего мира.

Под вечер я впала в уныние и сдалась: сделала пару звонков, рассказав о случившемся. Первой реакцией на мои известия: «Привет, у меня сильно обожжена спина и я лежу в больнице скорой помощи», – было изумленное молчание.

Наверное, мои собеседники тоже думали, что звонок им снится. Я не могла объяснить им, как такое могло случиться, потому что не могла объяснить это себе.

Мне говорили, что в этой больнице есть врачи-ожоговики, прошедшие Афган, и в некой другой больнице тоже есть. И если эти не справятся, те возьмут меня к себе… Ни этих, ни тех я в тот день не видела, а потому куталась в халат, надетый задом наперед, и была готова разреветься от боли и страха, и непременно бы разревелась, если бы у меня остались слезы.

Вечером медсестра обошла палаты и спросила, кому выдать снотворные и обезболивающие таблетки. От снотворного я отказалась – никогда не принимала, нечего и начинать. Обезболивающее взяла, но так и не воспользовалась им, решив испытать себя на прочность.

Нет слов, чтобы передать, как прошла ночь в ожоговом отделении. Наверное, так чувствует себя грешник в первый день пребывания в аду. Потом, конечно, он привыкнет, человек ко всему привыкает, но в первый раз очень страшно.

Обожженные восьмидесятилетние старушки страдали от духоты и просили не закрывать дверь в палату. В коридоре всю ночь смрадно хрюкали и деловито шебуршали бомжи, то и дело заходя в женский туалет напротив нашей палаты. Дверь нараспашку – холодно, закроешь – тут же становится нечем дышать, потому что окна забиты гвоздями, ведь проветривание в палате не предусмотрено.

Я лежала и стучала зубами. Накрывать спину ни в коем случае нельзя, чтобы не «запарить» свою рану. Стоило накинуть даже тонкую простыню, прекратив доступ воздуха, повязка начинала сочиться, оставляя на постельном белье огромные мокрые пятна.

Спина ныла и горела, в палате сквозило, к тому же надо было следить, чтобы коридорные постояльцы не унесли привезенный для работы ноутбук, лежащий в портфеле под кроватью.

Холодно, душно, больно и страшно.

Утро существенного облегчения не принесло.

Ожоги бывают четырех степеней. Ожоги первой, второй и третьей А степени поверхностны и способны к самозаживлению. Заживление глубоких ожогов – третьей Б и четвертой степени – невозможно без пересадки кожи.

Оказалось, что разговора с врачом, как и перевязки, мне в этот день не полагается, следовательно, никаких дополнительных данных насчет тонкой грани между А и Б не получишь. Днем я не выдержала и пошла на поиски врача.

Больные – народ мнительный и пугливый, им поговорить хочется, чтоб утешили, обнадежили, пообещали, что у них непременно все будет хорошо. Без врача тут не обойтись. После обеда в коридоре я случайно наткнулась на симпатичную блондинку со стопкой бумаг в руках.

Бумаги оказались историями болезни, а блондинка – моим лечащим врачом. От нее я узнала, что сроки пребывания в больнице неопределенны, так как надо исключить вероятность оперативного вмешательства – пересадки кожи.

Ничего не оставалось, как проветривать спину, сидя в надетом задом наперед халате, и ждать следующего дня.

В открытую дверь я видела фланирующих по коридору постояльцев отделения. Те, у кого пересажена кожа, заметны издалека: прооперированные участки кожи закрывать нельзя, и полосатые ноги и спины то и дело мелькают в коридорах, пугая посетителей отделения и вновь прибывших обожженных, еще надеющихся, что они будут выглядеть лучше, чем люди-зебры.

При входе в отделение новичков встречала огромная репродукция кустодиевской купчихи за таким опасным горячим чаем. Кажется, того и гляди подмигнет и скажет басом: «Оставь надежду всяк сюда входящий».