Медсанбат - [23]

— Ты че, Иван, опомнись! — испугался Титов.

— Копейкин, назад! — закричал Шевченко.

Немцы бросили работу, забормотали, похоже —ругались. Все это произошло в один миг.

Копейкин вздрогнул, видимо, опомнился, метнулся в свой вагон.

Подошли конвоиры:

— Работать, работать!

А длинный белолицый немец продолжал кричать:

— Москва капут! Москва капут!

Копейкин осуждающе, даже с гневом, глядя Шевченко прямо в глаза, сказал:

— Эх, лейтенант! — втянул голову в плечи и, как побитый, полез на нары.

— Лютый фашист! Слышали, что орал?

— Вроде мы у него пленные, а он на свободе.

— Надо было Ивану все-таки дать в морду этому фашисту, — произнес Петр Фирсанов. — Немец-то не крепок, хорошо двинь — и дух вон...

— Сумлеваюсь!

— Че ты подъелдыкиваешь! Тебе бы пулемет, Копейкин, а не автомашину!

— А лучше кривое ружье.

— А че, и возьму пулемет, — с нар бросил Копейкин. — Это врачи дали мне нестроевую, плоскостопие приглядели.

— Не наложил бы ты, Иван, в штаны в первом бою! — бросил молчавший до сих пор водитель Судаков.

— Не задевай, Судак! И без тебя тошно.

«Надо основательно поговорить с бойцами, — решил Шевченко. — Разве можно изливать свою ненависть на пленного немца? Хотя можно понять Копейкина. Попадись к такому в плен, живьем кожу сдерет. Ишь, как ведет себя даже в плену. Это не просто немец — фашист. Но при любом случае красноармеец должен оставаться советским человеком».

— Лейтенант Шевченко, к командиру батальона! — передали из соседнего вагона.

— Вы смотрите тут, не наделайте глупостей, — уходя сказал лейтенант.

— Больно ты, Копейкин, горяч, — осуждающе сказал сержант Фролов, как только Шевченко вышел.

— А как они с нашими обращаются? — бросил с нар Копейкин. — Че, газет не читаете? Утроба моя не переносит их!

— Они?! Они — фашисты, изверги, — сказал сержант. А ты красноармеец, звездочку носишь.

Все примолкли. Замолчал и Иван Копейкин. Поезд тронулся. Уже на ходу в теплушку вскочил командир взвода. И тоже молчит. Только звонко лязгали железные буфера, да поскрипывала вагонная обшивка. Дрожал на гвозде фонарь «летучая мышь».

В полночь боец Титов разбудил лейтенанта:

— Товарищ лейтенант, мы в Москве.

— Как в Москве?!

— Сейчас обходчик сказал, что мы на окружной Москвы. Еще сказал, что вчера был военный парад на Красной площади.

— Как парад?! — У Павла радостно забилось сердце, — Парад! Парад наших войск на Красной площади! Значит, есть еще силы!

Если бы кто другой сказал, он бы не поверил, а то Титов. Серьезный человек. Да и железнодорожник врать не станет. Не такое сейчас время.

«Военный парад на Красной площади, — рассуждал Шевченко. — Парад! Как в мирное время! Прилив невиданной энергии он даст нашему пароду. С каким облегчением вздохнут советские люди на оккупированной территории: «Москва наша!» О параде в Москве заговорит весь мир. У порабощенных народов Европы укрепится вера в нашу победу, в силу, способную уничтожить немецких захватчиков. Они смотрят на нас, как на своих освободителей.

А может, задумаются и японцы: стоит ли нападать на нашу страну? Может, остепенятся те же белофинны, которые день и ночь обстреливают Ленинград? Москва стоит и будет стоять! »

— Товарищи, Москва!

Эти слова были словно гром. И сказаны они были вроде тихо.

— Как Москва?! Где Москва?!

— Приехали.

— Я же говорил, шо в самую Москву едем!

— А почему же не стреляют?

— Еще услышишь!

— Ночь же. Немцы ночью отдыхают.

— Если бы отдыхали — где-то под Минском были бы. А то у стен Москвы, — отозвался Судаков.

Вот так, на четвертые сутки и Москва. Экспресс. По зеленой.

— Товарищи! — обратился лейтенант,— Железнодорожник сообщил, что вчера был военный парад на Красной площади!

— Вот это да! — удивился Копейкин. — Война идет, а на Красной площади парад! Ну, теперь двинем! Помянете мое слово, двинем!

— Ты уже хотел двинуть! Сам бы под трибунал попал и лейтенанта туда бы потянул.

— Да я бы не стрелял, по морде с удовольствием бы съездил, и все.

— А не сбрехнул железнодорожник?! — усомнился Судаков, — Что-то не то, немец под Москвой — и парад.

— А чего ему понапраслину-то говорить. Это, братцы, здорово! Москва держится!

— Приоткрыли дверь. Эшелон двигался медленно. Вокруг серая темнота. Проскочили лесок. Поезд все убавлял и убавлял скорость и, наконец, остановился. Никаких станционных построек не было. Вокруг бело от снега.

— Погодка, — сказал Титов. — Рано в этом году снег лег. Не иначе, как на урожай.

— Да, снег — это урожай, хлеб.

— Кто отсеялся, а кому собирать, — голос Кукольника.

— Командира эвакотранспортного взвода к начальнику эшелона! — прокричал запыхавшийся связной.

У начальника эшелона, интенданта второго ранга, собралось уже много командиров. Был там и Травинский. Поздоровались. Шевченко представился начальнику эшелона.

— Хорошо, — ответил интендант второго ранга.

Ждали остальных. Последним прибыл командир химроты. Старшему лейтенанту было под пятьдесят. Шапка набекрень, но интендант второго ранга не сделал ему замечания.

— Товарищи командиры! Мы у Москвы! Еще хочу сообщить радостную весть: вчера состоялся парад!

«Значит, правду сказал Титов, — обрадовался Шевченко, — А я взял его сообщение под сомнение. Впрочем, верил и не верил. Но сейчас это сказано официально. Выехали бы на несколько дней раньше, как раз на парад бы поспели».