Медовый месяц: Рассказы - [13]

Предположим, они поменялись местами. Розабел едет с ним домой. Разумеется, они влюблены друг в друга, еще не помолвлены, но очень близки к этому. Она говорит: «Я вернусь через минуту». Он ждет ее в машине, а служанка несет вслед за ней картонку со шляпой. Розабел поднимается к себе в большую бело-розовую спальню, где повсюду в потускневших серебряных вазах стоят розы. Она садится перед зеркалом, а маленькая горничная-француженка надевает на нее шляпу, достает тонкую, прозрачную вуаль и новую пару белых лайковых перчаток (у тех перчаток, которые она надевала сегодня утром, отскочила пуговка). Надушив мех, перчатки и носовой платок, захватив большую муфту, Розабел сбегает по лестнице. Дворецкий распахивает дверь. Гарри ее ждет, и они вместе уезжают…

«Вот это жизнь», — думает Розабел.

По пути в Карлтон-клуб они останавливаются у Жерара, Гарри покупает огромный букет пармских фиалок и кладет их на колени Розабел.

— Какая прелесть, — говорит она, прижимая фиалки к лицу.

— Я хотел бы видеть вас всегда такой, — говорит Гарри, — с фиалками в руках.

(Розабел почувствовала, что колени у нее затекли, она села на пол и прислонилась головой к стене.)

А какой завтрак! Стол уставлен цветами, тихо играет спрятанный за пальмами оркестр, и музыка возбуждает ее, как вино. Суп, устрицы, жареные голуби, картофель со сливками, конечно шампанское, а потом кофе и сигареты. Она сидит, наклонившись вперед, вертит в руке бокал и болтает с той обворожительной непринужденностью, которую так любит Гарри. Затем дневной концерт — что-нибудь такое, что захватывает их обоих, — а потом чай в «Коттедже».

— Сахару? Молока? Сливок? — маленькие, простые вопросы как бы подчеркивают радостную близость между ними.

В сумерках она возвращается к себе; кажется, будто аромат пармских фиалок заливает благоуханием весь дом.

— Я заеду за вами в девять, — говорит он и уходит.

В будуаре горит камин, занавеси опущены, ее ждет целая груда писем: приглашения в оперу, на обеды, балы, лодочную прогулку, автомобильное турне. Она равнодушно пробегает их глазами и идет наверх одеваться. В спальне тоже пылает камин, а на кровати разостлано роскошное сверкающее платье — белый тюль поверх серебристого чехла, — серебристый шарф, серебристые туфельки и крошечный серебристый веер. Розабел знает, что она привлекательней всех женщин на этом балу, все мужчины отдают дань ее красоте, чужеземный принц жаждет быть представленным этому английскому чуду. И вот — сладострастная ночь, музыка и ее прекрасные белые плечи.

Но она очень устала. Гарри отвозит ее домой и заходит к ней — только на одну минутку. В гостиной нет огня, но сонная горничная ждет ее в будуаре. Она сбрасывает бальную накидку, снимает перчатки; пламя играет в ее волосах, и Гарри подходит и обнимает ее: «Розабел, Розабел…» О, как покойно в его объятьях, а она так устала.

(Настоящая Розабел прикорнула на полу в темноте, засмеялась вслух и тут же зажала себе горячий рот рукой.)

На следующее утро они, конечно, едут в Гайд-Парк, в «Таймсе» объявлена их помолвка, все на свете знают об этом, все на свете ее поздравляют…

Вскоре они венчаются в церкви святого Георга на Ганновер-Сквер и едут в старое родовое поместье Гарри, чтобы провести там медовый месяц. Крестьяне в деревне низко кланяются, когда они проезжают, а Гарри крепко сжимает ей под пледом руку. В этот вечер она опять надевает свое белое с серебром платье. Она чувствует себя усталой после путешествия и рано удаляется в спальню… совсем рано.

Настоящая Розабел поднялась с пола и стала медленно раздеваться, вешая одежду на спинку стула. Она натянула через голову грубую коленкоровую ночную рубашку, вытащила шпильки из волос — они окутали ее теплой, мягкой коричневой волной. Затем она задула свечу, ощупью добралась до кровати и, закутавшись в шерстяное одеяльце и грязное бумажное покрывало, свернулась калачиком.

Так она спала, и видела сны, и улыбалась, и один раз, не просыпаясь, протянула руку, словно стараясь коснуться чего-то.

Ночь прошла. Холодные пальцы рассвета сомкнулись на ее непокрытой руке, серый день проник в унылую комнату. Розабел поежилась, не то всхлипнула, не то вздохнула и села. И оттого, что в наследство ей достался тот трагический оптимизм, который слишком часто оказывается единственным достоянием юности, еще не совсем проснувшись, она улыбнулась чуть дрогнувшими губами.

Новые платья >перевод Л. Володарской

Миссис Карсфилд и ее мать сидели за обеденным столом и дошивали платья из зеленого кашемира, которые юные мисс Карлсфилд должны были надеть утром в церковь. Пояски цвета незрелых яблок и соломенные шляпки с ленточками-хвостиками уже были готовы. Миссис Карсфилд очень хотелось успеть до завтра, а так как Генри не спешил возвращаться из своей Политической лиги, то она могла спокойно сидеть в столовой, не обращая внимания на «маленький кавардак». Красная скатерть была снята со стола, и на него водружена швейная машинка (их с Генри свадебный подарок). Здесь же стояла коричневая рабочая корзинка, а вокруг как попало лежали куски и кусочки материи и несколько потрепанных модных журналов. Миссис Карсфилд нарочито медленно крутила ручку машинки. Она боялась, что не хватит зеленых ниток, а ей, уставшей до изнеможения, казалось, будто таким способом она расходует их меньше. Ее мать удобно устроилась в кресле-качалке. Подставив под ноги низкую скамеечку и завернув подол юбки, она заделывала швы и обшивала узкими кружевами воротнички и манжеты. Однако неровное пламя в газовой лампе отвлекало ее внимание.