Медленный огонь - [10]

Шрифт
Интервал

СТАЛИН. Мне адвокаты ни к чему. Постараюсь защитить себя сам.

ГЕНКИНА. Очень хорошо. Господин обвинитель, вы готовы выступать? Речь написали — или будете импровизировать?

ВЕРЗИЛОВ. Дайте мне минут десять. Так все неожиданно…

ГЕНКИНА. Хорошо, объявляется перерыв на десять минут. Страшный Суд удаляется на совещание.

Действие второе

Те же декорации: кровать, три стула, окна по трем сторонам комнаты. Занавеска на центральном окне отодвинута. За окном — темнота, и в темноте далекие костры. Огня за окном становится все больше, постепенно разгораясь, костер охватывает все пространство окна, и к концу действия открываются все окна и в комнату входит гул пламени.

В комнате все те же, что и в первом действии. Генкина, Верзилов, Сталин прохаживаются по комнате. В рядок на кровати сидят: Кобыляцкая, Лямкин, Холодец. Это присяжные. Они, разумеется, как и в первом действии, в нижнем белье. Ежатся от холода. Холодец держит свою голову на коленях.

КОБЫЛЯЦКАЯ: Который раз заседаю, а все-таки никак не привыкну.

ХОЛОДЕЦ. Я всегда нервничаю. На стрелках с черножопыми так не переживал. Холодно, а руки потеют.

вытирает руки о волосы своей оторванной головы

КОБЫЛЯЦКАЯ. Показывает на окно Глядите, зарево. Рано сегодня зажгли.

ХОЛОДЕЦ. Это у кого так разгорелось? У Франко?

КОБЫЛЯЦКАЯ. Нет, это Пиночет. Франко левее. Как полыхает.

ХОЛОДЕЦ. Хорошо горит. Видно, кто-то жирный попался. С костлявых какой огонь.

КОБЫЛЯЦКАЯ. А помните нашу депутатшу? Небольшого росточка, а ярко горела!

ХОЛОДЕЦ. Так это силикон. Полимеры горят ярко.

Смотрят на зарево. Огонь разгорается.

ЛЯМКИН. Да, это у Пи-пи-пи-пиночета. Принципиальный человек! Говорят, у него суды быстро проходят. Мы вот только начинаем, а они уже своего сдали в костер. Раз-два — и в пе-пекло!

КОБЫЛЯЦКАЯ. Все боюсь, что однажды меня вот так, в огонь.

ХОЛОДЕЦ. А вас-то за что?

КОБЫЛЯЦКАЯ. Докопаются… Найдут… Скажу вам как присяжный заседатель — присяжному заседателю: кто без греха?

ХОЛОДЕЦ. Не преувеличивайте…

КОБЫЛЯЦКАЯ. Я пламенно любила одного человека… а его жена покончила с собой…

ХОЛОДЕЦ. А вы тут при чем? Подумаешь!

КОБЫЛЯЦКАЯ. Она записку оставила…

ХОЛОДЕЦ. Подделка… сейчас такие улики даже не рассматривают… сказали бы мне, я бы все уладил…

КОБЫЛЯЦКАЯ. Боюсь… Тс-ссс… Генкина идет… Ой, боюсь…

Генкина прогуливается вдоль авансцены с Верзиловым. Они носят шапочки с кисточками и ведут себя как судейские — ходят степенно, жестикулируют манерно, говорят значительно.

ГЕНКИНА. Коллега, на два слова.

ВЕРЗИЛОВ. Весь внимание, коллега.

ГЕНКИНА. Полагаю, обвинительное заключение у вас готово, коллега. Что мы инкриминируем?

ВЕРЗИЛОВ. Я сделал упор на преступления против человечества.

ГЕНКИНА. М-да, недурно… недурно… Против человечества, говорите?

ВЕРЗИЛОВ. Да, знаете ли… Хотелось обобщить.

ГЕНКИНА. А не слишком ли жирными мазками, коллега? Ведь найдутся такие, что упрекнут вас, как сказать, в преувеличениях…

ВЕРЗИЛОВ. Случай вопиющий, коллега… Согласитесь… Лагеря…

ГЕНКИНА. И все-таки, и все-таки… В нашей работе важны детали. Знаете что, коллега? Хочу вам дать совет.

ВЕРЗИЛОВ. Сделайте одолжение.

ГЕНКИНА. Чтобы добиться желаемой реакции присяжных, я бы на вашем месте сделала упор на личное.

ВНРЗИЛОВ. Как вас понять, коллега?

ГЕНКИНА. Наши присяжные — сентиментальные люди, сердечные, отзывчивые. Постарайтесь тронуть их сердце, коллега.

ВЕРЗИЛОВ значительно кивает Понимаю.

ГЕНКИНА. У меня есть некоторый опыт работы в суде, коллега. В любом деле нас интересуют личный аспект. Конечно, общие вопросы важны. Но постарайтесь перейти к личным проблемам. У всякого есть свои обиды, свои мозоли… Так вы завоюете доверие присяжных.

ВЕРЗИЛОВ. С очень значительным судейским видом Благодарю, коллега.

ГЕНКИНА. Например, возьмем Кобыляцкую. Импульсивная натура. Возможно, несколько легкомысленна… ну вы понимаете…

ВЕРЗИЛОВ. Разумеется, коллега.

ГЕНКИНА. Для нее нужна щемящая бытовая подробность… Скажем, застрелил жену… там ведь что-то было…

ВЕРЗИЛОВ. Доказательств нет, увы. Косвенные улики, ничем не подтвержденные…

ГЕНКИНА. Придумайте что-нибудь, не мне вас учить… Входил в доверие, обещал жениться… Знаете, как это бывает… Обещал жениться, сам пропал… не позвонил…

ВЕРЗИЛОВ. Кто? Сталин?

ГЕНКИНА. Я даю вам набросок сценария, вы его проработайте… Или вот, допустим, предприниматель Холодец. С криминальным, не будем отрицать, прошлым… Но щепетильный человек… По-своему очень порядочный… Знаете эту бандитскую мораль… Я бы вам посоветовала какую-нибудь деловую, финансовую подробность. Штрих. Мол, занял деньги у Ворошилова… Не отдал… Это я импровизирую… Выпустил фальшивые акции Беломорканала…

ВЕРЗИЛОВ несколько ошарашен Акции Беломорканала? Фальшивые?

ГЕНКИНА. Например… Это я фантазирую. Мозговой штурм… Получил бюджетные средства на строительство Днепрогэса… не построил… Вы дальше сами. Пойдем дальше. Лямкин, нервный, ищущий, ранимый… Может быть, что-то личное, специально для Лямкина… Расскажите про свое несчастливое детство… Как вас били во дворе… Или вот: расскажите, что вас сдали в приют… вы плакать можете? это хороший ораторский прием.

ВЕРЗИЛОВ. Считаете, обязательно надо про приют?


Еще от автора Максим Карлович Кантор
Чертополох. Философия живописи

Тридцать эссе о путях и закономерностях развития искусства посвящены основным фигурам и эпизодам истории европейской живописи. Фундаментальный труд писателя и художника Максима Кантора отвечает на ключевые вопросы о сущности европейского гуманизма.


Красный свет

Автор «Учебника рисования» пишет о великой войне прошлого века – и говорит о нашем времени, ведь история – едина. Гитлер, Сталин, заговор генералов Вермахта, борьба сегодняшней оппозиции с властью, интриги политиков, любовные авантюры, коллективизация и приватизация, болота Ржева 1942-го и Болотная площадь 2012-го – эти нити составляют живое полотно, в которое вплетены и наши судьбы.


Медленные челюсти демократии

Максим Кантор, автор знаменитого «Учебника рисования», в своей новой книге анализирует эволюцию понятия «демократия» и связанных с этим понятием исторических идеалов. Актуальные темы идею империи, стратегию художественного авангарда, цели Второй мировой войны, права человека и тоталитаризм, тактику коллаборационизма, петровские реформы и рыночную экономику — автор рассматривает внутри общей эволюции демократического общества Максим Кантор вводит понятия «демократическая война», «компрадорская интеллигенция», «капиталистический реализм», «цивилизация хомяков», и называет наш путь в рыночную демократию — «три шага в бреду».


Каждый пишет, что он слышит

Художник, писатель и философ Максим Кантор в своей статье озадачился проблемой: почему из современной литературы совсем исчезли герои, тем более такие герои, каким хотелось бы подражать?


Учебник рисования

Летописи такого рода появляются в русской литературе раз в столетие. Писатель берет на себя ответственность за время и, собирая воедино то, что произошло с каждым из его современников, соединяя личный опыт с историческим, создает эпическое полотно, которое сохраняет все детали, но придает им общий смысл и внятность. Все мы ждали книгу, которая бы объяснила, что же с миром и с нами случилось, и одновременно доказала, что случившееся есть тема художественная, что хаос может оформиться в художественный образ эпохи.


Вечер с бабуином

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.