Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты - [65]

К счастью для герцога Олбани, король, при всей своей решимости предать брата смерти, отсрочил его казнь, полагая, что не стоит опасаться пленника, коль скоро он под надежной охраной содержится в тюрьме. В итоге друзья молодого принца воспользовались этой отсрочкой, чтобы прийти ему на помощь. В один прекрасный день на рейд Лита вошел небольшой шлюп, груженный гасконским вином, два бочонка которого предназначались в качестве подарка герцогу Олбани. Капитан стражи, лично опробовав содержимое бочонков и убедившись, что там действительно вино, велел отнести их в камеру принца, который тотчас же догадался, что в них содержится кое-что еще, помимо спиртного, указанного на бирке, и после старательных поисков обнаружил на дне одного из них моток веревки, кинжал и восковой катыш. Катыш содержал письмо, которым принца извещали, что он приговорен к смерти и по приказу короля будет казнен на другой день, если той же ночью не сбежит из замка. Кинжал и веревка предназначались для того, чтобы способствовать побегу. Принц показал это уведомление своему камергеру, верному слуге, томившемуся вместе с ним в заключении, и они сообща решили, что, коль скоро у них осталось так мало времени, надо, по крайней мере, использовать его как можно лучше.

И потому, зная, что капитан стражи отведал вина и оно ему понравилось, герцог Олбани пригласил этого офицера отужинать вместе с ним; приглашение было принято, но с условием, что во время ужина вместе с ними будут находиться в той же камере три солдата. Такая предосторожность казалась капитану необходимой, но при этом и достаточной против двух безоружных узников.

В назначенный час капитан и солдаты вошли в камеру герцога. Там были накрыты два стола, один — для герцога, капитана и камергера, другой — для стражников, и на каждом стояло по бочонку вина. Благодаря таким приготовлениям все кушанья щедро орошались вином.

После ужина герцог предложил капитану сыграть партию в триктрак, продолжая опустошать бочонок с вином.

— Ибо, — произнес он, повторяя нередко звучавший в те времена афоризм, — превосходство вина над ростбифом проистекает из того, что есть все время нельзя, а вот пить можно всегда.

Капитан одобрительно воспринял это изречение и то и дело протягивал стакан камергеру, тотчас же подливавшему туда вина.

К концу третьей партии, видя, с каким трудом его партнер начал передвигать шашки, принц понял, что пришло время действовать. Подав камергеру знак, что момент настал, он вытащил из кармана кинжал и вонзил его в грудь капитану. Затем, пока камергер полотенцем душил одного из солдат, Олбани заколол кинжалом двух других. Покончив с этим делом, принц достал ключи из кармана капитана и вынул веревку, спрятанную между тюфяками кровати; затем, опасаясь, что какой-нибудь из мертвецов может очнуться, они положили всех четверых поперек огромного камина, служившего для обогрева камеры, и накидали сверху все дрова, какие там нашлись. Тотчас же поднявшись на крепостную стену, они отыскали укромное место вне поля зрения часовых и приготовились совершить опасный спуск.

Поскольку ночь была беспросветно темной и нельзя было разглядеть, достала ли веревка до земли, камергер пожелал спуститься первым, дабы, если произойдет какое-то непредвиденное происшествие, жертвой его стал бы он, а не принц. И действительно, спустившись до самого конца веревки, от тщетно пытался дотянуться ногой до земли; но, поскольку это был человек великой храбрости, он решил рискнуть и, упав с высоты в двадцать пять футов, сломал себе бедренную кость. Он тут же окликнул своего господина, сообщив ему о том, что произошло, и предупредив его, что веревку необходимо удлинить. Олбани, которого не испугала эта помеха, вернулся в камеру, снял со своей постели простыни, после чего, возвратившись к крепостной стене, привязал их одну за другой к концу веревки и в свой черед начал спуск. Веревки, удлиненной таким образом, хватило, и принц целым и невредимым спустился к подножию крепостной стены. Тотчас же взвалив себе на плечи камергера, он, несмотря на все настояния раненого, отнес его в безопасное место, где тот мог укрываться вплоть до полного выздоровления, и только после этого вышел на берег моря и подал условный сигнал шлюпу. С корабля послали лодку; через два часа принц уже был на борту шлюпа, а неделю спустя прибыл во Францию.

Смерть графа Мара и побег герцога Олбани лишь усилили наглость фаворитов. Один из них, Роберт Кокрейн, сделался настолько всемогущим, что, лихоимствуя и принимая взятки от всех подряд, скопил в итоге достаточно богатства, чтобы в свой черед подкупить короля. И тогда, поскольку Яков III, как мы уже говорили, отличался чрезвычайной скупостью, старый архитектор сумел за деньги добиться пожалования ему титула графа Мара, а также владений и доходов убитого принца.

Эта дерзость фаворита и это малодушие короля вызвали огромное негодование против них обоих во всей Шотландии. Однако Кокрейн, вместо того чтобы попытаться успокоить возмущение, разжег его еще больше: при чеканке монеты, действуя по его приказу, к серебру стали добавлять шестую часть меди и шестую часть свинца, и одновременно вышел королевский указ, повелевавший принимать ее по той же цене, что и монету из чистого серебра. Тем не менее, несмотря на указ, многие отказывались отдавать за нее зерно и другие товары, что повлекло за собой серьезные беспорядки. При виде этого один из друзей Кокрейна посоветовал ему изъять из обращения испорченную монету, на что фаворит ответил: