Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты - [62]

Открытое лицо Якова II выражало сердечность, что избавило графа от всех подозрений, если только они у него были, ну а поскольку беседа продолжалась долго и близился час ужина, король пригласил Дугласа остаться, чтобы отужинать с ним. В семь часов подали ужин, и, пока он длился, король и Дуглас откровенно обсуждали свои интересы, сильно различавшиеся, ибо король хотел заставить Дугласа распустить лигу, а граф отвечал, что обязан ее сохранить. После ужина король увлек Дугласа к оконному проему и возобновил свои настояния, но граф был непреклонен. Наконец, перейдя от дружеского тона к властному, Яков II заявил графу, что, поскольку эта лига противна верности, которую тот обязан выказывать королю, и вредит спокойствию королевства, он приказывает покончить с ней. Дуглас гордо заявил в ответ, что он дал слово, а ни один Дуглас никогда своего слова не нарушал. Король продолжал настаивать, причем все более повелительным тоном. Дуглас же по-прежнему отвечал отказом, причем все более высокомерно. И тогда король, которого прозвали Яковом Огнелицым, но которого из-за его вспыльчивости вполне можно было прозвать и Яковом Огнесердым, выхватил кинжал и, вонзив его по самую рукоять в грудь Дугласу, воскликнул:

— Клянусь Небом, милорд, если вы не покончите с лигой, вот это покончит с ней за вас!

Дуглас упал навзничь, повалившись скорее даже не из-за того, что был ранен, а опрокинутый силой нанесенного ему удара, и почти сразу привстал на одно колено, крича «Измена!» и пытаясь обнажить меч; но в то же мгновение сэр Патрик Грей, который, напомним, поклялся отомстить графу, боевым топором расколол ему голову по самые плечи. Тело Дугласа прямо в одежде, которая была на нем, бросили в яму, находившуюся в саду, под окнами комнаты, где он был убит, и, как утверждают одни, вырытую заранее; другие, напротив, придерживаются взгляда, что убийство произошло из-за вспышки гнева, внезапно охватившей короля, и не было преднамеренным; так что единого мнения по этому вопросу нет. Мы же, со своей стороны, полагаем, что кулачный удар, который Ливингстон столь вовремя нанес своему родственнику и за который впоследствии этот родственник поблагодарил обидчика, вместо того чтобы попытаться отомстить ему, служит определенным доводом в пользу сторонников первого мнения.

В городе в это время находилось четверо младших братьев графа Дугласа; узнав о его убийстве, они тотчас провозгласили старшего по возрасту, Джеймса, главой рода. Затем, поскольку с ними было всего лишь четыре сотни бойцов, братья поспешили вернуться в графство, владетелями которого они являлись, с намерением собрать там войско и обратиться оттуда с призывом к своим сторонникам. Но у них не хватило терпения дождаться, пока соберутся все их отряды, и они вернулись в Стерлинг во главе примерно полутора тысяч бойцов, в знак презрения привязав к хвосту жалкой тягловой клячи охранную грамоту, выданную Арчибалду королем. Впереди этой клячи, на которой восседал самый презренный из их слуг, двигались пятьсот горнистов и трубачей, издававших оглушительные звуки, в перерыве между которыми герольд Дугласов провозглашал короля Якова II трусом и клятвопреступником; по завершении этого действа они разграбили город Стерлинг и попытались предать его огню. Но, поскольку гарнизон крепости совершил вылазку и сумел сплотить горожан, нападавшие потерпели неудачу в этой попытке и вновь удалились к себе в горы, пообещав вскоре вернуться.

На стороне Дугласов и графов Кроуфорда и Росса стояло так много могущественных баронов, что какое-то время Яков II раздумывал, не стоит ли ему покинуть шотландский трон, служивший скрытой целью всех этих лиг, и укрыться во Франции. Однако его двоюродный брат Кеннеди, архиепископ Сент-Эндрюсский, один из мудрейших людей той эпохи, остановил его, напомнив ему притчу о связке стрел. В итоге король принял решение покончить с лигой, уничтожая одного барона за другим, подобно тому, как архиепископ на глазах у него покончил со связкой, ломая стрелу за стрелой.

Яков II, разбиравшийся в политике куда меньше, чем в военных делах, поручил вести эти переговоры архиепископу, и достойный прелат так преуспел в них, что привлек на сторону короля не только знатный род Гордонов, главой которого был Хантли, но и графа Ангуса, происходившего из младшей ветви Дугласов и из-за цвета волос прозванного Рыжим Дугласом, в то время как Джеймса, по сходной причине, прозвали Черным Дугласом. Между тем бытовало старинное предсказание, согласно которому старшая ветвь Дугласов могла угаснуть лишь в том случае, если против нее выступит младшая ветвь, и сокрушить Черного Дугласа способен был только Рыжий Дуглас. Предсказание было совершенно ясным, и начиная с того времени дело старшей линии Дугласов считали проигранным.

После этих лордов изъявить покорность в свой черед решил и граф Кроуфорд. Но так как в минуту гнева Яков II поклялся, что не будет ему покоя до тех пор, пока самый верхний камень замка Финхейвен, постоянной резиденции графов Кроуфордов, не обратится в самый нижний, другими словами, пока их замок не сровняют с землей, то, сколь бы приятным ни было королю это смирение, он оказался в весьма затруднительном положении, зажатый между собственной клятвой и опасением разгневать графа, поставив условием его помилования разрушение лучшей крепости Кроуфордов. Но архиепископ Сент-Эндрюсский, славный кузен короля, вызволил его и из этого затруднения, дав Якову I совет, которому тот поспешил последовать.