Медианн №3, 2020 - [56]

Но почему он?! Кто его ослепил?!

Шавой плыл в черных волнах непонимания, опустошения, страха. Волны бились о берег, каждая — с более яростным остервенением, сбиваясь в грязную пену бессильной злобы. Он жаждал отмщения. О, как он жаждал возмездия! Пульсирующий сгусток мести тянул цепкие щупальца, опухолью разрастался внутри обессиленного тела. Этот сгусток — его второе сердце, дышащий жаром механизм, толкающий по венам черные столбики новой крови.

Он найдет истязателей. Тех, кто стоял за его ослеплением, тех, кто пытал его. Найдет.

Это стало смыслом.

Разгорающимся огнем. Внутри. Снаружи. В адской темноте.

* * *

— Доместико. Меня так зовут, — повторил мальчик.

«Лет двенадцать-тринадцать, не больше», — решил по голосу Шавой.

— Я здесь прислуживаю.

— Подойди!

Мальчик колебался. Шавой слышал его дыхание и тихое поскрипывание половиц, звук не приближался — наверное, Доместико переминался с ноги на ногу.

— Кто вы?

— Чертов калека, — усмехнулся Шавой и сел на край кровати, превозмогая боль. — Но можешь звать меня. мастер. Мастер Шавой.

— Вы — друг хозяина, мастер Шавой? Почему у вас на глазах повязка?

— Для слуги ты задаешь слишком много вопросов. Подойди. Если нужно, запали лампаду.

С той страшной ночи минул месяц, возможно, меньше. Судить было трудно — первую неделю время напоминало грязный тягучий поток в испещренном камнями русле. Оружейник поправлялся. Шавой усиленно и целенаправленно разрабатывал конечности, растягивал ссохшиеся сухожилия. Упорными, настойчивыми стараниями, выдерживая приливы боли, восстанавливал искалеченное тело.

Он привыкал жить руками, видеть руками.

Шавой сорвал кожаную ленту, повязанную вокруг головы. Приблизившийся мальчик испуганно отпрянул назад. Что-то неразборчиво прошептал. Но в тихом возгласе не было отвращения — удивление, сочувствие. Шавой словно увидел себя со стороны — изъеденное шрамами чудовище с провалами глазниц, к которым постоянно тянулись пальцы в безнадежной попытке коснуться глаз.

Резким движением оружейник схватил мальчика за рубашку. От сорванца пахло вином и потом.

— Мастер… — вырвалось у Доместико. Теперь в голосе появился страх.

— Молчи.

Он исследовал тело и лицо мальчишки. Выпирающие ребра, худые руки, достаточно крепкие мышцы, затвердевшие от ежедневного труда. Карта лица говорила о некой юношеской красоте: тонкий хрящевой нос, аккуратные губы, правильная посадка глаз, изгибы черепа. Почему-то Шавой представил себе маленького королевича, а не чумазого помощника провинциального трактирщика. Но что давали вкупе эти детали? Оставалось лишь догадываться.

— Кто вас так, мастер?

Руки Шавоя бессильно упали на колени.

Молчал он довольно долго. Мальчик не шевелился.

— Не знаю. Но, надеюсь, ты поможешь в этом разобраться. Знаешь улицу Ремесленников?

— Да.

— Двухэтажный белый дом в конце, напротив церкви Подношений?

— Наверное. Если это тот, куда мы ходили с хозяином.

— Когда?

— Несколько семилистников ночей.

Шавой догадался, что мальчик загибает пальцы. «Семилистником ночей» некоторые называли неделю. Наверное, набрался от старухи.

— Два семилистника назад, по-моему.

— Что вы там делали?

— Хозяин сказал, что надо проведать одного хорошего человека. Но дом сгорел… он уже не белый, мастер.

Шавой тяжело усмехнулся последнему заявлению мальчишки.

— А еще хозяин сказал, что с этим хорошим человеком случилось несчастье. Он очень расстроился, увидев, что дом сгорел. «Они выжгли не только его глаза.» — прошептал тогда хозяин, но я услышал. Боже, он говорил про вас?

— Да. Это был мой дом, — сказал оружейник. — Вы заходили внутрь?

— Нет. Темнело, мы боялись, что скоро появятся Псы.

— Что-то должно уцелеть. Возможно, они не вскрыли железный шкаф. Послушай.

— Да, мастер!

— Не кричи. Ты снова сходишь к дому и кое-что поищешь.

— Хозяин не отпустит меня.

— Отпустит. Позови его.

— Хорошо.

— Эй! Мальчишка!

Оклик застал Доместико где-то в дверях.

— Да?

— Где твоя семья?

Теперь долго молчал мальчик. Шумно дышал через нос.

— Я остался один, мастер Шавой. Один на белом свете.

И Доместико ушел. Шлепанье кожаных подошв постепенно стихло.

Шавой лег, сжимая в кулаке повязку.

— На белом свете… — повторил он. — Белом… все лучше темной бездны, малыш…

И он залился нервным дробленым смехом.

Гость

Доместико отдали в распоряжение Шавоя. Теперь еду и смоченные настоями повязки приносил мальчик. Не зная, о чем общаться со слугой-сиротой, тем не менее, Шавой умудрялся проговорить с мальчиком несколько часов кряду. Лишенный видимого мира, он взахлеб пил его звуки.

Несколько раз он посылал мальчика на улицу Ремесленников. Туда, где когда-то стоял его дом и мастерские, в которых он трудился.

Словно посылал в прошлое.

Со второго раза мальчику удалось найти железный шкаф и вскрыть защитные механизмы — Шавой потратил не один час, объясняя, что требовалось сделать: сначала надавить на большой рычажок, откинуть носок стопора, удерживая подпружиненный цилиндр, четыре раза провернуть по часовой стрелке… Иногда было трудно подобрать нужные слова, натыкаясь на рифы скудного словарного запаса паренька.

Но Доместико справился. Каждый раз по возвращению от него пахло гарью, а старуха постоянно кричала, чтобы он брал тряпку и принимался за изгаженные сажей полы.