Мечта на вешалке - [50]

Я еще раз перечитала знакомый текст и вскинула глаза на главного редактора.

— Что именно вам непонятно? — осторожно спросила я.

Я почему-то думала, что Максим Сергеевич отругает меня за скользкую фразу «они пошли на убийство». Ведь если хорошенько подумать, сразу возникает вопрос: кто «они»? И для чего загадочным «им» убивать Круглову? Неужели же только для того, чтобы насолить чокнутому профессору? Но тогда гораздо проще подкупить участкового милиционера и дать понять хозяину соседского кота Тимофея, что научная общественность на его стороне. Вот тогда-то уж точно Ефиму Владимировичу несдобровать!

Но Бегунков даже не заметил моей журналистской вольности. Он взволнованно заглянул в распечатку и проговорил:

— Переверните страницу, откройте там, где фотография…

Я послушно перевернула страничку, и дрожавший палец Максима Сергеевича указал туда, где на фоне бороды Круглова желтели иголками сосновые лапы. Глава «Зеленого листка» поднял на меня полные надежды глаза и взволнованно спросил:

— Это что? Ветки, да? Он их сначала отломал, а потом так склеил, что они держатся? Так, что ли? А это, часом, не Анатолий Вассерман?

Я не знала, кто такой Анатолий Вассерман, но на всякий случай отрицательно мотнула головой. Кому надо, тот пусть сам разбирается, Вассерман Круглов или нет.

— Что вы говорите! Неужели же нет? А как похож! — сомневался в моих словах главный редактор. А потом вдруг попросил: — Гришечкина, голубушка, дайте мне телефон этого вашего изобретателя! Мне срочно нужен его биоклей!

Низенький, но неожиданно сильный Максим Сергеевич ухватил меня за руку, сдернул со стула и поволок за собой к рабочему столу, на котором поверх бумаг лежало тело поверженного гигантского кактуса.

— Вот, полюбуйтесь, эта исполнительная кретинка сломала самый выдающийся суккулент в моей коллекции! — надрывно простонал он, указывая подрагивающей рукой на стол. — Знаете поговорку — услужливый дурак хуже врага?

— Это вы о ком? — испуганно спросила я, слыша, что меня ругают, но не понимая за что.

Но оказалось, что ругали вовсе не меня, а секретаршу Ксюшу.

— Повадилась, зараза такая, шастать ко мне в кабинет, проветривать, чтоб ей пусто было! Услышала где-то, что если очиток Моргана ставить на сквозняк, то он зацветет. Все лазила на окно, вот бедром своим безразмерным и задела мой любимый молочай… Слушайте, Гришечкина, а вы правду написали? Этот Круглов на самом деле изобрел такую штуку, которая может растение склеить?

— Вот честное слово, своими глазами видела, — побожилась я.

— Милая, родная, душенька, дайте мне его телефон! Как вы думаете, может быть, удастся еще что-нибудь сделать?

Главный редактор суетливо обежал свой стол и в первый раз за все время нашей беседы посмотрел мне в лицо. И тут же отпрянул, испугавшись моего ужасного вида.

— Да вы, никак, хвораете? — сочувственно спросил он. — Домой, Гришечкина, немедленно домой! Телефон изобретателя мне на стол, и в кровать, лечиться! Чай с малиной, водка с перцем, сок алоэ, настойка чеснока — народная медицина буквально творит чудеса.

Я порылась у себя в сумке, достала блокнот и записала на углу распечатки, рядом с изображением склеенной сосны, телефон Ефима Владимировича Круглова.

— Так я не понял, материал что, пойдет? — спросил от дверей осторожный Рощин.

— А почему же нет? Хороший материал, злободневный, острый. Я вот премию за него думаю выписать, — принимая у меня листок с телефонным номером, проговорил Бегунков.

Затем немного подумал и добавил:

— И выпишу, если суккулент приживется.

И, провожая меня до дверей, Максим Сергеевич по-отечески наставлял:

— Лечитесь, Гришечкина, не запускайте болезнь ни в коем случае. Даю вам два дня на выздоровление и снова жду в редакции. Такие журналисты нам нужны. Молодые, хваткие, злободневные!

* * *

Когда я услышала про премию, у меня немного отлегло от сердца. Вот получу денежки, сразу же отдам долг Софье Петровне. Пусть вставит себе зубы. А потом, если что-нибудь останется, поеду в салон «Фаби» и куплю себе осенние сапоги. Нет, обуви-то у меня навалом, просто вся она мне либо мала, либо просто не нравится.

Для меня покупка туфель или, скажем, сапог — тяжелейшее испытание, выйти из которого с честью удается не часто. Тут ведь как бывает? Видишь, например, туфли. И понимаешь, что они тебе нравятся так, что если ты их не купишь, то потом будешь мучиться всю жизнь. И если купишь, то тоже будешь мучиться. Потому что туфли твоей мечты на размер меньше, чем тебе нужно. И вот скрепя сердце ты всовываешь в них ноги и чувствуешь, что стоять в них в принципе можешь. А вот ходить — нет.

Но это выясняется уже значительно позже, когда ты оплатила покупку, нацепила обновку на ноги и отправилась в гости. Или в ночной клуб. Или, что ужаснее всего, на прогулку по московским бульварам с романтично настроенным МЧ. И всю дорогу этот перец будет искоса поглядывать на тебя, принимая на свой счет те ужимки, которые непроизвольно выдает твое лицо, ведь каждый шаг приносит тебе, как Русалочке, невыносимые страдания, сходные по силе воздействия со старинной пыткой «испанский сапожок».

Можешь быть уверена, больше этот друг не пригласит тебя гулять. И кроме того, распишет всем знакомым, что ты страдаешь либо нервным тиком, либо несварением желудка, он так и не понял точно, отчего именно тебя так колбасило.