Мечта на вешалке - [48]

Из глаз тут же полились слезы, смешиваясь с соленой водицей, мощным потоком хлынувшей из носа. Я взглянула в зеркало на свой покрасневший и распухший до безобразия нос, на щелочки глаз, от которых тянулись по щекам черные дорожки туши, и своим внешним видом осталась вполне довольна. Ну что же, если у кого-то поднимется рука обидеть это убогое существо, значит, этот «кто-то» недостоин называться человеком, а тем более главным редактором газеты «Зеленый листок».

* * *

До редакции я доехала практически на ощупь. Глаза слезились так, что капало на руль, в горле першило, нос саднило, и вообще мне казалось, что я медленно, но верно умираю. Но я успокаивала себя, что это, наверное, клей попался хороший. Свежий.

Шмыгая носом и сморкаясь в кружевной парадный платок, который я прихватила для форсу и, не имея под рукой другой тряпицы, использовала по прямому назначению, я ввалилась в редакцию.

— А вот и наша Алиса! — приветливо закричал Андрюшка. — Слушай, Гришечкина, тебя в понедельник в обед не было, а мы тут собрание провели и решили организовать кассу взаимопомощи. Каждый сдает по тысяче, а потом, когда подойдет его очередь, может взять сразу приличную сумму. Ты будешь сдавать? Да ты не бойся, — видя мое замешательство, обнадежил меня коллега. — Я взял дело в свои руки. Написал списки, проставил дату, когда кто сдал, и даже время и подпись сдававшего, чтобы потом не было недоразумений.

И солидно добавил:

— Деньги, они точность любят…

Вот оно! Теперь я могу выяснить, кто отсутствовал во время обеденного перерыва в редакции и, следовательно, кого из наших нужно подозревать в убийстве Кругловой, помимо певца Таганского. Выложу про всех Оганезовой, а она уж пусть разбирается.

— А ну-ка покажи, где у тебя списки сдававших? — подсела я к Андрюшкиному столу, прикрываясь платочком.

Коллега достал ученическую тетрадку в клеточку и раскрыл ее на первой странице.

— Вот, полюбуйся, — с гордостью произнес он, показывая на список всего нашего отдела.

Напротив каждой фамилии я, к своему глубокому облегчению, увидела одну и ту же дату и даже одно и то же время. Все, как один, сотрудники отдела новостей сдали деньги в обеденный перерыв, как раз в то самое время, когда в «Ашане» душили Круглову.

Сама идея кассы взаимопомощи мне понравилась, и я хотела уже сказать, что как только разбогатею, так сразу и вступлю в ряды пайщиков, но тут подала голос Ленка. Синицына окатила меня с головы до ног ненавидящим взглядом, особенно задержавшись на моем новом платье, и, поджав губы, процедила, переходя на «вы»:

— Диваны, значит, покупаете…

Отпираться было бесполезно, ведь Наташка уже все выболтала.

— Ну да, покупаю, — прохрипела я, утирая набежавшие на глаза слезы. Очень хотелось чихнуть, и я, сморщившись, смотрела сквозь прищуренные ресницы на лампочку, стимулируя чихательный порыв.

Ленка повернулась к Андрею и ехидно сообщила:

— Они не будут вступать в кассу взаимопомощи, они себе диваны покупают.

В отделе повисла неловкая пауза, во время которой я наконец-то чихнула, Андюшка засунул обратно в стол свою тетрадку, а Синицына так и не оторвала от меня презрительных глаз.

— Болеете, значит, — ехидно осведомилась бывшая лучшая подруга.

— Болею, — пожаловалась я.

Ленка вложила в голос всю желчь, которую копила с того самого момента, как узнала, что какая-то гадина увела у нее из-под носа диван, и сразила меня наповал каверзным вопросом:

— А наряжаться в новые платья, однако, не забываете?

— Нравится? — с неподдельной гордостью спросила я, чем вызвала у Ленки новый приступ человеконенавистничества, обращенный на меня одну.

— Главное, денег у всех поназанимала, вырядилась, как на вручение «Оскара», и наглости хватает говорить, что болеет! А люди понадеялись на нее и теперь без зубов ходят! — взглядом ища поддержки у сотрудников, позорила меня Синицына.

— Кто это без зубов ходит? — насторожилась я.

Мне почему-то представилась картина, как некоему легковерному человеку, по наивности возложившему на меня все свои надежды, суровые мужчины с кастетами в руках выбивают зубы. После каждого удара они наклоняются к самому лицу жертвы и строго спрашивают несчастного: «Ну что, будешь еще на Гришечкину надеяться? Будешь?»

Но тут поднялась из-за своего стола Софья Петровна и, прикрывая рот ладошкой, миролюбиво прошепелявила:

— Девошки, не надо шшориться… Я перекруфюсь как-нибуфь, у кого-нибуфь жайму денег на жубы…

Я присмотрелась и поняла, что во рту у старейшей сотрудницы нашего отдела вместо привычных лошадиных зубов торчат какие-то пеньки, безжалостно обточенные сверлильной машиной протезиста.

— Ты, Алисощка, шказала, фто вернеф мне долг щерез фень, а я как раж жатеялась с жубами, — оправдывалась пожилая женщина. — Если бы я жнала, что ты занимаеф феньги так надолго, я бы повременила шнимать штарые мошты.

Я чуть сквозь землю не провалилась, слушая шамкающую речь доверчивой коллеги. Деваться мне было некуда, я стояла и краснела, испытывая жгучее чувство вины. Мне было так стыдно, словно я отобрала краюху хлеба у голодного ребенка, и, скалясь ему в лицо, сжевала хлеб на глазах у плачущего малютки. И поэтому, когда из-за своей перегородки появился хмурый Денис Михайлович, я несказанно обрадовалась своему избавителю.