Мечники Гора - [23]

— А где у тебя здесь Домашний Камень? — спросил я у Пертинакса.

Обычно Домашний Камень выставлен на месте чести. Однако я так и не смог обнаружить его присутствия. Говорят, в своей собственной хижине, даже нищий — Убар, если у этого есть Домашний Камень.

— Это — хижина заставы, — пояснил Пертинакс, — временное место жительства, просто, чтобы нести дежурство с удобствами. Здесь у меня нет никакого Домашнего Камня.

— А в другом месте?

— Мой Домашний Камень, — заявил он, — Домашний Камень Порт-Кара.

— Разумеется, — кивнул я, попутно отметив, что Константина берёт кусочек мяса с одной из дощечек, по-видимому, со своей собственной.

Сесилия осторожно сняла мясо с шампуров на блюдо и отставила его в сторону. Оттуда уже Константина переложила мясо сначала на свою дощечку, а потом и для других. Сулы и турпахи также были отложены в сторону для того, чтобы разместить их на дощечках.

Константина, должно быть, заметив, что я смотрю на неё, поставила свою дощечку на маленький столик в стороне, и, наклонившись, вручила другую дощечку Пертинаксу.

— Спасибо, — сказал тот.

Это уже было интересно. Он благодарил ту, кто была простой рабыней.

Затем блондинка принесла другую дощечку мне и, опять же наклонившись, протянула её мне, ожидая, что я возьму. Однако я не спешил забирать её.

Константина озадаченно и раздражённо уставилась на меня.

— На коленях, — недовольно указал я ей на её ошибку.

Рабыня обожгла меня полным ярости взглядом.

— На колени, — приказал я ей.

Девушка сердито посмотрела на Пертинакса, но тот просто улыбнулся.

— Живо, — рыкнул я.

Блондинка всё же опустилась на колени подле меня, сжав дощечку так, что костяшки пальцев побелели.

Мне пришлось повторить команду, а это не допустимо. Это веская причина для наказания. Сесилия выглядела испуганной. Конечно, ведь рабыни должны повиноваться немедленно и без сомнений. Исключением в этой практике может считаться только ситуация когда рабыня не услышала команду или не понимает, чего от неё хотят. Если рабовладелец вынужден будет спросить: «Мне нужно повторить команду?» рабыня знает, что находится под угрозой наказания. Как минимум её господин подразумевает «Плеть». В такой ситуации рабыня, несомненно, приложит все свои силы, чтобы объяснить хозяину, честно, что она либо не слышала команду, либо не понимает её. «Пожалуйста, будьте милосердны, Господин, — могла бы сказать она. — Я не услышала Господина». Или, скажем, вот так: «Ваша девка хочет, чтобы Господин был доволен, но она не понимает, что она должна сделать. Пожалуйста, объясните ей, Господин». Девушка могла бы, конечно, честно подозревать, что её владелец не сказал вслух то, о чём подумал, что хотел от неё. Проблема в таком случае решается просто, и всего лишь разъяснением сути вопроса. Она могла бы, конечно, попросив разрешения говорить, попытаться обсудить или пересмотреть команду, возможно, если она боится, что требование может быть плохо обдумано, и не исключено, может навредить собственным интересам её господина. Например, это не было бы расценено, или, возможно, лучше сказать, не должно быть расценено, как нарушение дисциплины, если рабыня выразит протест или, по крайней мере, поднимет вопрос против желания рабовладельца поставить под угрозу его собственную жизнь или благосостояние. Немногие рабыни с радость принесут своему господину его плащ, если он собирается прогуляться по высоким мостам, будучи не в состоянии стоять на ногах, или, по некоторым причинам решил пойти безоружным в дом к своим врагам. В конечном итоге, конечно, желание владельца является первичным. А рабыне остаётся только услышать и повиноваться. Однако во всех подобных вопросах, в идеале, должны господствовать здравый смысл и рассудительность.

— Голову вниз, — приказал я Константине, и рабыня склонила передо мной голову.

Я подождал несколько мгновений, а потом, взяв дощечку, велел:

— Теперь отступи, и жди, оставаясь на коленях.

Блондинка попятилась немного, сверля меня яростным взглядом, но послушно осталась стоять на коленях.

— Ты хорошо выглядишь на коленях, — похвалил я.

Константина лишь издала сдавленное сердитое бульканье, но осталась стоять как приказано.

Я взглянул на Пертинакса, проверяя, не станет ли он возражать против моего исправления его рабыни. Но его глаза светились отнюдь не возмущением. Мне даже стало интересно, видел ли он когда-нибудь свою собственную рабыню в таком виде?

Впрочем, ещё интереснее мне было другое, а была ли она вообще рабыней?

По крайней мере, Пертинакс лесничим точно не был.

— Быть может, теперь позволим рабыням поесть, — предложил мужчина, разряжая обстановку.

— Конечно, — согласился я.

Вот этот момент Сесилия и обнаружила, что её дощечка, мягко говоря, довольно легка. Константина выделила ей немного, и, я подозревал, далеко не лучшие кусочки.

Немного погодя, я легонько щёлкнул пальцами, давая понять Сесилии, что ей следует приблизиться ко мне и встать на колени, а затем, медленно, вынуждая девушку изящно вытягивать шею, накормил её. Разумеется, при этом она не должна была пользоваться руками. Такие простые методы напоминают рабыне, что она зависит от хозяина во всём, не только в плане ошейника и одежды, если таковая ей позволена, но и в плане жизни, но даже самого крохотного кусочка пищи. Я кормил Сесилию постепенно, наблюдая, как она изящно брала с моей руки своими прекрасными мелкими белыми зубами. Кусочек сула я позволил ей слизнуть с пальцев.