Меч и его Король - [39]

Я и после не понимал — вернее, чувствовал свою женщину так, как звериков: нюхом и изнутри нее самой. Ее смех и плач. Ее горячку и холод. Ее тонкое и пронзительное, как игла, желание, которое взмывало в единый миг и так же ниспадало, насыщалось мною.

Так тянулось весь вечер и всю ночь.

На следующее же утро мы подали заявление в загс.

А еще через три месяца Юлька, уже в качестве новоиспеченной супруги, вытащила меня из очередного фермерского хозяйства известием, что она чётко забеременела.

Я спешно примчался.

— Ты только не волнуйся, — этими словами встретила меня на пороге. — Один врач сказал, другой написал на него опровержение.

А далее я узнал, что по поводу непредвиденной брюхатости она связалась со старинными отцовскими друзьями, вернее — друзьями друзей. И они рекомендовали ей (так и слышалось — настоятельно рекомендовали) сменить гинеколога. Принимать гормональные препараты и биодобавки по особой, очень сложной схеме. Ни в коем случае не общаться со мной.

— Что, и в театр вместе нельзя сходить? — спросил я тупо.

В ответ она расхохоталась и пояснила, что театр или там Нескучный Сад — это как раз можно и очень полезно, имеется в виду совершенно иное общение. Но гулять исключительно под надзором. И никаких контактов с преподавателями — она возьмет академ с самого начала беременности, будто бы по причине патологии. Ну, с камнем работать ей разрешают. С небольшим и понемногу. Говорят, поможет стабильности развития плода.

Сплошной «Ребенок Розмари», однако…

Я вернулся туда, откуда прибыл, спешно завершил платные труды по групповому искусственному осеменению и профилактике ящура, а на следующий день уговорил преподов принять все будущие зачеты и экзамены экстерном, успешно свалил их с плеч и тотчас же засел за диплом, одновременно вгрызаясь в содержимое госэкзаменов. Немало мне помогло то, что меня держали за гения.

А наш мальчик тем временем рос, и весьма бурно. О том, что это будет мальчик, нас предупредили рано, как и о том, что придётся делать кесарево — узкий, мальчишеский таз. Было много еще всякого — я старался держаться в стороне от этих проблем, предпочитая успокоительное общество всякой мелкой живности. Мелкой — значит не более теленка, но всё-таки чуть покрупнее вируса. Именно — домашних любимцев, которые приносили мне, помимо удовольствия выручать их из беды, еще и некоторые деньги. Клятвы Гиппократа с меня не требовалось, так что я предавался самым смелым экспериментам и в результате врачевал весьма успешно.

Жили мы теперь вместе — на жениной квартире.

Где-то на грани восьмого и девятого месяцев Юлька разбудила меня и приключившегося рядом дворового песика тихим воплем. Отошли воды.

— Ты не ошиблась? Рано.

— Меня предупредили, что такое может быть — чтоб не приняла за выкидыш. Вызывать никого не надо. Едем. Знаешь куда?

Мы загрузились в Юлькин потертый пикап и отправились в ближний загород. Дорогу я примерно запомнил еще раньше, однако рулила она — я побаивался, что невзначай тряхну младенца.

Прибыли еще в темноте и въехали прямо в открытые ворота — я еще удивился, какой забор неказистый, да и сам дом. Там о нас уже знали: мою жену сразу увела под руки какая-то молодая женщина в рубахе и брюках, довольно приятная с виду.

— Ты уезжай, — сказала Юлиана. — Мы и без тебя справимся, правда.

— Надеюсь, — негромко сказала ее спутница.

И я уехал, весь в тревоге.

Но надо же!

Не успел я рухнуть на тот самый диван под сенью каменного древа, как позвонили на мобильник. Родился сын, мать спит, наркоз применять, по счастью, не пришлось.

— Он небольшой, скажем так, — говорил мне в ухо бодрый юношеский голос. — Два четыреста. Но вполне здоровенький, и не сомневайтесь никак. Нынче мы его вам не отдадим, только покажем через стекло, а игнуфре… мамашу забирать приезжайте хоть завтра. Хотя еще лучше через день-другой.

Что за странности? И что за имя такое фараонское?

Но я, скрепя сердце и скрипя зубами, выдержал предельный срок и только потом поехал. Нечто внутри меня говорило, что ослушаться этих господ будет себе дороже.

Вблизи дом показался мне куда приятней вчерашнего: бревенчатый, крашенный коричневой краской, с узорными белыми наличниками и открытой верандой: вчера мы заезжали с тыла. Внутри тоже было по-деревенски нарядно и очень чисто: на веранде — грубоватая резная мебель, внутри — плетеные из тряпья коврики, изразцовая печь, широкие скамейки, натёртые воском.

Юлиана вошла, как и прежде опираясь на ту самую женщину, чей брат… Ох, нет: говорил со мной её собственный голос, слегка искаженный вначале телефонной трубкой, потом — моими душевными переживаниями.

— Госпожа легко отделалась, можно сказать, малой кровью, — сказала дама. — Мы ей накормили вареную плаценту, это в живости помогло. Мальчик в кювезе, его поят, — а то, знаете, у самой госпожи не получается.

Я поглядел на их обеих свежим глазом.

Юлька — бледнее, чем обычно, какая-то маленькая и встрепанная, как птенец. Но весёлая.

Ее спутница — темнокожая, как мулатка. Вчера при голубоватом «энергосберегательном» освещении, сие обстоятельство как-то не бросалось в глаза. Грациозная, белозубая, светлый берет оттеняет длинные прямые косы цвета гречишного мёда.