Маяки - [8]

— Сегодня котята.

Поднимаюсь из-за стола, оборачиваюсь. Анфиса смотрит на меня, склонив голову и улыбаясь уголком рта. На ней моя рубашка, волосы взъерошены. Лицо совсем не выглядит заспанным или опухшим, как бывает с утра, — удивительная особенность Анфисы.

— Можешь снова стать моим лаборантом — будем спасать котят вместе, — говорю я.

Это не совсем шутка. Знаю, что Анфиса не согласится, но мне очень не хватает в работе ее необычного мышления.

— Нет, спасибо, — ее обычный ответ. — Я лучше поцелую за тебя Викторию.

— Викторию я сам за себя поцелую.

Дочь играет со щенком во дворе. Она сидит на термопокрывале — губки бантиком, носик пуговкой. Моя Виктория, «Никакая не Ви-ика и не Вику-уся, ясно?». Неловкой ручонкой бросает теннисный мяч, и он раз за разом летит прямо в заросли клубники. Робот-щенок с неизменным энтузиазмом приносит мяч обратно и даже почти не топчет клубнику.

Присаживаюсь рядом.

— Привет, папа, — старательно выговаривает Виктория и обнимает меня неловкими короткими ручонками. — Ты сейчас уйдешь работать надолго-долго?

Щенок крутится под ногами, требует внимания. Совсем как настоящий, только робот.

— Я почитаю тебе вечером сказку, — обещаю дочери.

— Хорошо. Про Айболита.

Виктория не любит выходить из дома. Анфиса говорит, это просто возраст такой. А я, признаться, даже рад: мир за пределами нашего дома взвинчен и перекошен, и это еще самое мягкое, что можно о нем сказать — уж поверьте человеку, который занимается забвением.

Я не знаю, как будет жить Виктория в этом мире, когда вырастет, но сейчас она точно способна без него обойтись.

Возможно, в будущем он станет лучше. Возможно, я сумею что-то сделать для этого.

* * *

— Добрый день, Вадим! — жизнерадостно приветствует меня медбрат.

— Добрый день, — бросаю взгляд на бейдж, — Ив-Три.

Медбратья — все на одно лицо, хотя старики из этого дома уверяют, что умеют их различать.

— Как сегодня?

— Отличный день! Ни одного происшествия! Все в штатном режиме, все довольны, умыты, накормлены! Осмотры проведены, процедуры назначены, досуг обеспечен!

Румяное лицо робота излучает энтузиазм и очень потешно смотрится в сочетании с широченными плечами, мощным торсом, колонноподобными ногами. На самом-то деле медбратья не столько большие, сколько рельефные, хотя им не обязательно быть такими. Но пациенты, видя внушительную стать, прекращают тревожиться: «А вы точно меня не уроните, а вы сумеете меня донести, а вам не тяжело?»

Под ногами бегают кошки, мяучат, задирают головы, чтобы посмотреть на меня желтыми глазами, обвивают хвостами ноги. Я знаю, что это роботы, как и мой домашний щенок, но если бы не знал — никогда бы не догадался.

Протягиваю медбрату флешку. Он кивает — знает, кому отдать, и знает зачем. Действия мои частично согласованы с руководством старческого дома, частично — являются частью эксперимента, одобренного гораздо, гораздо выше.

Киваю Ив-Три, шагаю по коридору. Кошки тут же теряют ко мне интерес, они запрограммированы оказывать внимание малоподвижным объектам. Коридор длиннющий, светлый, на стенах — репродукции картин, которых я не узнаю. Все, что касается искусства, прошло в свое время мимо меня.

Открываю дверь в двенадцатую палату.

— Здравствуйте, Анна Сергеевна.

У нее совершенно не старушечья гордая осанка, она высокая, вся какая-то угловатая, острая. Сидит в кресле-каталке с невообразимо прямой спиной, аккуратно причесанная, в строгом синем платье из шерсти. В руках у нее — вязальный крючок, под ногами — клубок, который лениво трогает лапой толстая рыжая кошка. Анна Сергеевна вяжет салфетку. В ее комнате повсюду вязаные салфетки.

— Здравствуйте, мой дорогой.

Я иду к окну, открываю створку. В комнату вплывает запах умирающих листьев — это лучше запаха тоски.

— Как ваша сиделка?

Анна Сергеевна откладывает вязание на тумбочку, и я вижу в ее движениях сдерживаемую нервозность.

— Знаете, Вадим, мне сложно сказать. Она очень живо описывала сплав по горной речке, понятно было, что это действительно воспоминание, а не выдержка из справочника, какие обычно выдают роботы, когда просишь их что-нибудь рассказать. Поначалу это было восхитительно! Но, мой дорогой, вы простите жадную до впечатлений старуху — я начала выпытывать подробности, понимаете? Мне решительно все было интересно: как брызжет в лицо холодная вода, как захватывает дух в водовороте, как сопротивляется стихия гребцам… И тут стало понятно, что сиделка, которой вы внедрили это воспоминание… понимаете, она помнит, но не может его прочувствовать.

Угу. Понимаю. В лаборатории мы использовали более совершенных роботов, из тех, что по-человечески реагируют на прикосновение, температуру, яркость света, однако разницы почти не было. Они же действительно не чувствуют, этого ограничения ни на какой козе не объехать.

Виноватый взгляд Анны Сергеевны не сочетается с ее королевской осанкой.

— О, дорогой, я ощущаю себя капризной старухой, ведь мне, если подумать, дано не так уж мало! Даже возможность, я так скажу, подпитаться настоящими, новыми для меня воспоминаниями другого человека, пусть и посредством робота… это ведь куда больше, чем есть у большинства других желчных стариков. О, дорогой мой, как же обидно заканчивать жизнь, сидя здесь и перебирая все, чего не случилось! Да, не случилось, не сбылось, не произошло, хотя кто виноват в этом, если не я сама? О, если бы знать, что пятьдесят лет назад я бездумно тратила время на такую ерунду, которая этого не стоила! Если бы только я могла прожить эти годы иначе! Накопить другие воспоминания! Каждое из них было бы бесценным утешением для меня, но, видите, мой дорогой, я прожила жизнь чопорно и скучно, а в итоге оказалась здесь, и все мое утешение — это вязание и кошки-роботы!