Маяки - [7]

— Не должны, — согласилась Аня. — А какой Леха?

— Ты не знаешь. Мой друг. Коняев. Классный программер. Лучше меня. Он бы тут мог, но…

— Коняев? Так он же и сбежал. Его Вадим звал сюда работать. Я его успела предупредить до того, как он бумаги подписал. Да он и сам догадался. Испугался и сбежал. А говоришь, лучше тебя. — Аня презрительно фыркнула.

Серега улыбнулся.

— Спасибо. А теперь смотри, — он повернул к Ане монитор ноутбука. — Охранникам я заложил на это обработку исключения. Ничего такого, они просто минут на десять зависнут. В лог, то есть в память, ничего не запишется, следов не останется.

— А ты когда это все придумал?

— Это не я.

— Как?

— Это ты. Когда ты сказала про вирус. Ну, я и подумал, чего мне эти все вирусы. Тьфу. Что я, сам не умею их писать, вирусы?

— Подожди. — Аня тронула его за руку и чуть повернула экран к себе. — Разве так должно быть?

— Я не знаю, Ань.

— Что?!

— Я не знаю, как должно быть дальше.

— Но ведь ты сам это написал?

— Знаешь, я подумал — а чем это лучше? Ну, стереть старую программу, а потом записать новую. Перезомбировать, понимаешь? Чем это лучше того, что с ними сделали?

— Они ведь… — Аня растерянно посмотрела на него и снова перевела взгляд на экран. — Они ведь теперь не смогут сами…

Девушка, игравшая на фортепьяно, замерла, задержав руки над клавишами. Ее напряженное лицо расслабилось, перетекло в безмятежную кукольную маску. За ее спиной баба Нюра изумленно разглядывала косу, которой только что пыталась срезать с люстры хрустальные подвески.

— Они не смогут, — повторила Аня.

— Я, в общем… — Серега запнулся. Ему было страшно, но он старался, чтобы Аня не заметила. И еще старался не смотреть в монитор, на замершие в нелепых позах фигуры — как в фильмах ужасов про настоящих зомби. — Я, в общем, не уверен, но вдруг у них получится, а?

Он не знал, что делать, если не получится. И не знал, как рассказать Ане про то, что взломал заодно и почтовый сервер, когда добирался до исходников. И понял, что уже слишком поздно. Потому что первая цепочка кодов уже несколько дней назад пошла по Первому каналу. Как раз во время вечерних новостей, чтобы захватить аудиторию побольше. А на следующий день анализ телеопросов и мониторинг интернет-площадок подтвердили успешное завершение первого этапа. И теперь пути назад нет. Наверное, Леха все-таки прав, можно только бежать, желательно подальше. Или надеяться на почти невозможное — что они как-нибудь смогут. Сами.

— Давайте, — сказал Серега. Подвигав камерой, он приблизил сперва одно застывшее лицо с пустыми глазами, потом следующее. — Вы ведь живые. Живые! Ну! Хоть что-нибудь сделайте сами!

Ирина Лазаренко Если я не дойду

14 января

— Вся семья Кругловых решила использовать право забвения, чтобы смириться с нищетой, в которой ей отныне предстоит жить, — жизнерадостно тараторит диктор.

Я делаю медленный глоток кофе.

— Потеря единственного жилья из-за просрочки по кредиту и автоматическое снижение социального статуса — крайне травматичная ситуация, — продолжает диктор.

Хм, кто-то сомневается? Среднестатистический телезритель настолько туп?

— Это подтверждает целый ряд исследований и независимых опросов, — строго добавляет диктор, и я понимаю, что со средним телезрителем все действительно очень плохо. — Поэтому предполагается, что право забвения для семьи Кругловых будет реализовано по полису обязательного медицинского страхования.

Смотрю в чашку. Гущи там — едва не на полпальца, пора вызывать кухонного техника.

— Давайте послушаем комментарии от кредитного отдела банка, а потом возьмем небольшое интервью у представителей коллекторской компании…

— Потухни! — сердито велю я, и экран послушно темнеет. Без него в столовой становится оглушительно тихо, пусто и светло.

Итак, еще три человека выбрали забвение. Может быть, правильно сделали. В конце концов миллионы людей с пониженным социальным статусом живут себе «Подмостом» — в подземном поселении нищих, где получают свою гарантированную долю соцобеспечения и защиты. Но вдруг именно эти Кругловы смогли бы в будущем выбраться из нищеты, найти другое жилье или даже постоянную работу — если бы только захотели помнить, как жили прежде?

Нет. Наверное, нет. Будь Кругловы из тех счастливчиков, у кого еще остались родственники и друзья, — они бы не выбрали забвение.

Мне на плечи ложатся теплые ладони, и я вздрагиваю.

— Ты не виноват, — говорит Анфиса.

Конечно, я не виноват. Если бы я изобрел вилку, а другие люди решили, что будет здоровски непрерывно тыкать себя ею в глаз, разве это была бы моя вина?

Но вообще-то предполагалось, что забвение будет использоваться для очистки людских голов от информационного мусора.

Черная простыня телевизионного экрана укоризненно смотрит на меня со стены. Мне кажется, я вижу на ней силуэты тех банковско-коллекторских представителей, которых обещал мне диктор, — это какие-нибудь не очень дорогие роботы, заученными фразами поясняющие, как им, конечно, жаль, но согласно буквам договоров…

Отставляю чашку. Анфиса ерошит мне волосы, я ловлю ее теплую ладошку, целую пальцы.

— Пора бежать.

— Что сегодня? — спрашивает она с иронией. — Лабораторная работа или сеанс спасения утопающих котят?