Мавр и лондонские грачи - [25]
Старшей было семь с половиной лет, ее звали так же, как и мать, – Женни. Но иногда Ди, чаще Ки-Ки и в особых случаях – китайский император. Прозвищем «Ки-Ки» она была обязана только себе. Если беспрестанно спрашиваешь: «Кто, кто? Кто пришел? А кто это?», а слово это на языке страны, в которой ты родился, произносится «ки» – «qui», – не мудрено получить такую смешную кличку. Лауру или Лерхен[4], она была на год моложе сестры, из-за ее пернатой пестренькой тезки звали также Какаду.
Эдгар, единственный мальчик в семье – маленького Гвидо, Фоксика, они год назад потеряли, – тоже мог похвалиться целым набором прозвищ. За то, что этот непоседа любил играть в войну, его величали полководцем Мушем, но чаще просто Мушем. А в особых случаях – Тилем.
Если Мавр в этом убогом жилье мог выполнять поистине титаническую работу, если, живя в тесной квартирке с любимой Женни и четырьмя малышами, при постоянной нехватке денег, все же не разучился улыбаться, то этим он был обязан «чуду». Не ниспосланному небом, нет, в такие чудеса Мавр не верил. «Чудо» семейства Мавра носило вполне земное имя: оно зналось Елена Демут, имело двадцать восемь лет от роду, ясный ум, преданную душу, обладало чувством собственного достоинства и практической сметкой.
Ленхен была другом семьи и ее строгой домоправительницей. Она выполняла всю тяжелую работу, которую богачи именуют «черной» и считают делом служанки, стряпала и любовно ходила за детьми, как за своими собственными. Играла в шахматы с Мавром и часто выигрывала. Счастье для Мавра и его близких, что Елена Демут умела экономить каждый пении. Ради Мавра и его семьи она готова была даже унижаться. Если в доме не оказывалось денег – а это случалось сплошь и рядом, – Ленхен всегда умела уговорить прижимистых лавочников отпустить ей хлеб, молоко и мясо в долг. А если никакой арифметикой нельзя было наколдовать денег, Ленхен несла в ломбард вещи, без которых можно было пока обойтись. И эту войну с постоянной нуждой Елена Демут вела с неиссякаемой бодростью и упорством искусного полководца. По крайней мере раз в неделю она одерживала победу, ибо после постных и скудных обедов на «провиантском складе» по воскресеньям оказывался огромный, чудесно зажаренный кусок телятины, который брали с собой на пикник в Хемпстедскую пустошь.
«Провиантский склад» представлял собой исполинских размеров корзину с ручкой, которой Ленхен очень дорожила, так как привезла ее из родного города Женни – Трира. Сколько же этой корзине пришлось попутешествовать! Иногда Ленхен рассказывала детям ее историю. Начиналась она в долине Мозера, где жили еще предки Ленхен.
«…Тогда-то корзина впервые попала со мной в город Трир, на Римскую гору. Там жила ваша бабушка, которую вы не знаете. И как колотилось у меня сердце, когда я увидела длинный ряд комнат, красивый фарфор, серебряные ложки, ножи, вилки… Мне тогда едва исполнилось восемь лет, я была застенчивой деревенской девчонкой и не умела ни читать, ни писать».
Мэми тоже охотно рассказывала про родной Трир, откуда ей с Карлом пришлось уехать в чужие края, потому что при прусском короле и его полицейском правительстве ему нельзя было преподавать в университете. Женни бесстрашно покинула богатый родительский дом, потому что смелые идеи мужа о переустройстве человеческого общества влекли ее больше, нежели обеспеченная жизнь и благополучие.
«Когда в Париже родилась наша маленькая Женни, – рассказывала Мэми детям, – моя мама прислала нам самое лучшее, что у нее было: милую, преданную Ленхен. Трудно ей было поначалу жить в чужой стране, языка которой она не знала. Но как мы были ей рады! Не знаю, что бы мы делали без Ленхен!»
Воскресенье было для детей счастливейшим днем. В хорошую погоду всей семьей отправлялись за город, в Хемпстед-хис. Поднимались спозаранок. Об этом уж заботилась Лаура. Ее кроватка всех ближе стояла к окну. Всеми правдами и неправдами она отвоевала себе это место. Одну створку окна, по ее просьбе, оставляли незавешенной, чтобы перед сном, когда не разрешалось громко разговаривать, она могла еще немного побеседовать со звездами или с месяцем, поднимавшимся из-за трубы в ночное свое странствие. Лаура всегда долго лежала с открытыми глазами. А Ки-Ки засыпала мгновенно, часто даже на полуслове. И спала так крепко, что даже самая сильная гроза не могла ее разбудить, разве только мышка Тукки вдруг начнет скрести за обоями. Среди ночи Ки-Ки иногда вдруг вскакивала и, каясь в своей забывчивости, спешила положить корочку к норке у плинтуса. И, если возня усиливалась, успокоенная засыпала.
Но в это воскресное утро Ки-Ки давно уже проснулась и лежала в постели, с любопытством прислушиваясь. Что это за звуки? Может быть, у Тукки гости? Или наконец-то появились мышата, как давно уже с опаской предсказывала Мэми? А вдруг я самая первая увижу крохотных серых зверюшек? Она напрягла слух. Мавр – тот наверняка обрадуется!
Женни приподнялась на локте и увидела, что Лаура сидит в постели, спиной к ней, и, уставившись в окно, время от времени шевелит губами.
– Лерхен? С кем это ты разговариваешь? – Не получив ответа, Ки-Ки опять спросила: – Что ты делаешь?
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.