Мавр и лондонские грачи - [24]

Перед тем как свернуть в свой переулок, он хрипло проговорил:

– Мама, я сразу домой не могу…

Мать обняла его за плечи.

– Мой маленький!

Джо робко посмотрел в лицо матери, в эти глаза, которые так часто с теплом и нежностью останавливались на нем, а сейчас пустые, будто мертвые, глядят куда-то мимо него, в серую мглу занимавшегося дня.

– Ничего, не бойся! Я скоро приду! – сказал он. – Робин придумает, как нам дальше быть, – и круто повернулся, потому что слезы, которые он до этой минуты мужественно сдерживал, вдруг хлынули потоком.

Ничего не видя перед собой, кинулся он в боковой проулок и исчез, прежде чем мать успела его остановить.

Мавр и его дети

Всего в нескольких кварталах от Сент-Джайлса, где жили Клинги, рядом с Сóхо, пролегает Дин-стрит. Район этот не рабочий, Дин-стрит скорее даже тяготеет к Западу, и все же это улица, каких сотни в индустриальном Лондоне: безотрадная, грязная, шумная, с узкой мостовой и черными от копоти домами. Витрины ее лавок не манили, кухмистерские были убоги. В полдень оттуда несло чадом дешевых блюд, а вечером раздавался рев пьяных. Такими же грязными и обшарканными были лестничные клетки и квартиры. На стенах плесень. В комнатах, сколько ни проветривай, всегда пахло какой-то затхлой кислятиной. Но Мавр узнал о гибельности и вредности этого района лишь много спустя, когда здоровье детей, да и его собственное уже сильно пошатнулось.

Мавр поселился тут год назад. Его привлекла близость к Сити. Отсюда почти в любое место можно было легко добраться пешком; особенно же прельщало его соседство с Британским музеем, располагавшим величайшим в мире книгохранилищем, а туда Мавр ходил ежедневно. Половину дня проводил он там за чтением. Книги горой громоздились перед ним, а он требовал всё новые и новые, читал, сверял, записывал. За челом с густой гривой волос крылась такая мощная лаборатория мысли, какой еще не ведало человечество. Лишь очень немногие из его современников знали, с какой неутомимостью он прослеживал, проверял и устанавливал законы науки, которая позволит навсегда уничтожить эксплуатацию человека человеком и положить начало подлинной истории свободного рода людского.

Район Сохо имел для Мавра еще и другое преимущество. Он не слишком удален от трех больших парков, зеленых «легких» западной части столицы, где на широких, солнечных улицах привольно жилось богачам.

В этих парках часто можно было встретить Мавра, он любил дальние прогулки, во время которых мог на досуге и без помех размышлять. Однако если с ним увязывались дети, он все свое внимание уделял им: рассказывал сказки или забавные истории, в которых, переплетая правду с вымыслом, делился с ними многими своими мыслями. Сторожа в парке знали его, привыкли к его заразительному смеху, к тому, как он непринужденно беседует или играет с детьми, и смотрели сквозь пальцы, если черногривый джентльмен или кто-нибудь из детишек иной раз бегал по подстриженному газону. Мавр старался возможно чаще доставить детям случай порезвиться на воле, потому что дома у них была теснота.

Семья из семи человек помещалась в квартирке из двух небольших комнат с кухней и чуланчиком.

Бóльшая, в три окна, комната выходила на улицу, занимая весь фасад узкого четырехэтажного дома; это был рабочий кабинет Мавра и Женни, здесь обедали и здесь же принимали гостей, приезжавших со всех концов земного шара. Тут-то и сидел Мавр, когда не работал в библиотеке, и писал. Ни уличный шум, ни смех и песни детей не беспокоили его. Одним из его неоценимых качеств было умение сосредоточиться.

Однажды он так увлекся работой, что позабыл о часе, выделенном детям для сказок и игр. Хочешь не хочешь, а обещание пришлось выполнить. На кресло его нацепили сбрую, Муш дергал вожжи и, крича во всю глотку то по-немецки, то по-английски, то по-французски, хлыстом погонял «коня»: «Hühott! Go on! Plus vite»[3].

Девочки сидели позади «кучера» и изображали седоков, Мавр-«конь» то фыркал, то весело ржал, воспроизводя не только ногами, но иногда и кулаками по столу стремительную рысь. Но скоро Лаура стала его упрекать:

– Ты не так, неправильно топаешь, Мавр!

– Что ты! – пытался он защищаться. – Задними ногами правильно! Но передними-то мне надо писать.

Если маленькому Мушу случалось затеять какую-нибудь шумную игру в кабинете, это не мешало Мавру. Вопреки всему мысли строка за строкой ложились на бумагу; порой он вставал, чтобы достать с полок, закрывавших пятна и трещины на обоях, очередной справочник, заваливая весь стол книгами.

Но какими бы живыми и непоседливыми ни были дети и какие бы шалости ни приходили им на ум, в кабинете Мавра они никогда ничего не трогали. Даже если книга валялась на полу или порыв ветра сдувал со стола исписанные листы и записки, детям строго-настрого запрещали наводить порядок. Бумаги и книги в доме Мавра были табу.

Детей было четверо: три девочки – младшенькая лежала еще в колыбели – и мальчик. Редко когда их называли настоящими именами. Да и почему бы? Если отец просто «Мавр», а мать – «Мэми», естественно, что и дети имели прозвища, которые к ним подходили или пристали к ним после какого-нибудь забавного случая.