Мавр и лондонские грачи - [23]
Однако Очкастый тут же изменил тактику.
– Ну, сынок, куда же ты запрятал кружева? – вкрадчиво спросил он.
Джо взглянул на мать. Лицо ее будто окаменело.
– Какие кружева? – спросил он.
– Какие? – Очкастым вновь овладело бешенство. Его не интересовало, кто украл кружева, кто прав или виноват. Главное, – чтобы его ни в чем не могли обвинить, главное – найти козла отпущения. А кого, он уж давно наметил. Только бы добыть хоть какую-нибудь улику. Он еще раз, глумясь, передразнил Джо: – «Какие кружева, какие кружева»! Ворованные, вот какие! Кто тебе помогал? Кому ты их сплавил?
Джо поднял глаза на оцепеневшую в отчаянии мать и молчал.
В эту минуту явился вахтер – доложить, кто после десяти часов входил и выходил из здания. Вдруг он увидел Джо. Да, это тот самый в пестрой куртке… И тут же напустился на мальчика:
– Это ты лез по пожарной лестнице, я тебя сразу признал!
– В котором часу? – встрепенулся Очкастый.
– Да… вскоре после смены. Так, в четверть или двадцать минут седьмого. Лица-то я не разглядел, только вот пеструю куртку заприметил. Все равно поймал бы его утром на выходе.
Впервые Джо проклинал свое злосчастное пристрастие к пестрому.
– Отвечай! – налетел на него Очкастый. – Ты лез сюда по пожарной лестнице?
– Нет! – солгал Джо. – Нет! – Но второе «нет», которое должно было звучать тверже, выдало его.
Поттер так и подскочил:
– Стойте! Теперь я припоминаю. Андерсен как раз был на складе. Он с кем-то шептался. «Ш-ш-ш!» – услышал я и обернулся. Этот самый мальчишка. Если б я знал, что он по пожарной лестнице… я бы, конечно… Ну, правильно, это был Клинг!
– Так-с! Все ясно! – торжествовал Белл. – Сыночек лезет сюда по пожарной лестнице, мамаша показывает ему, где лежат кружева, он крадет их и кидает через окно во двор своему сообщнику. Вахтер, дубина, ничего не замечает, а мы здесь можем искать до второго пришествия.
– Стойте! – вскрикнула Мэри Клинг так, что все вздрогнули. – О чем вы толкуете? Ведь вы сами, Поттер, сказали, что кружева около десяти часов еще были на месте?
Простоватый Поттер кивнул:
– Да, так, около десяти, говорил…
– Но ведь мой сын Джо, если даже и влез сюда по пожарной лестнице, потому что ворота были закрыты, все это время стоял у своей машины в прядильном. Проверьте, где он был после десяти часов и где я находилась после десяти вечера. Я не выходила из комнаты, даже в уборную. Мы не виновны. – Но вдруг ее покинуло мужество, с каким она только что так отважно защищала свою правоту. Сквозь душившие ее слезы она пролепетала: – Не губите, прошу вас… – и без чувств рухнула на пол.
Белл приказал ее не трогать. Он уже закончил свое «дознание». Доказательства налицо. Джо видели здесь, наверху. А когда – это уже не имело никакого значения. Что вся шаткая постройка этих произвольных обвинений рассыплется, если сопоставить время, это Поттер понимал, но счел за лучшее промолчать. Неужели ему с первого же дня ссориться с новым начальством? Или самому, чего доброго, отвечать за пропажу кружев? Не повезло этой Клинг! Он наклонился над распростертой на полу женщиной и побрызгал ей в лицо водой.
– Не вздумала бы она здесь родить!
Когда Мэри Клинг открыла глаза, Белл бесстрастным голосом следователя сказал:
– Кружева пропали. Десять ярдов дорогих коклюшечных кружев. Ручной работы. Что они стоят, я точно не знаю. Вероятно, больше, чем ты зарабатываешь за месяц. Поскольку нам нужна какая-то гарантия, вы со своим сынком завтра уйдете с фабрики без получки. Мы вам зачтем примерно двадцать шиллингов в счет выплаты. Конечно, кружева стоят дороже. Пятьдесят по меньшей мере вам придется еще выплачивать. Либо вы оба явитесь в понедельник и подпишете бумагу, в которой обязуетесь частями погашать долг, либо мы передадим дело мировому судье. У вас есть целое воскресенье на то, чтобы подумать. Мы не изверги и не собираемся вас сразу предавать в руки правосудия. О краже заявлять пока не будем. Мы требуем только возмещения убытков.
Он упивался отчаянием, написанным на лице Джо. Мальчик хотел что-то возразить, но, увидев, что мать пытается подняться на ноги, помог ей.
– Я хотела бы поговорить с шефом, мистером Сэмюелом Кроссом, – тихо, но решительно проговорила Мэри Клинг. – Я буду…
– Ваш шеф – я! – отрезал Белл и направился к двери. – А теперь за работу! Живо! – Для него вопрос был исчерпан.
Джо не разрешили проводить мать в коклюшечную. Он видел, как она кусала губы, чтобы не закричать, видел, как она держалась трясущейся рукой за бок. Броситься бы к ней, обнять, выплакаться, но Поттер велел ему идти. И он, шатаясь, вышел.
На следующее утро, еще до шести, Джо с матерью первыми покинули фабрику. Им незачем было заходить в кассу. Кое-кто провожал их косым взглядом, но большинство кружевниц жалели Клингов. Некоторые сжимали кулаки. «Уйти без получки – а ведь она на сносях. Чертов надзиратель!»
Мэри и Джо молча шли рядом, не видя, не узнавая знакомых улиц. Замызганные переулки Сент-Джайлса были по-воскресному безлюдны. Мэри познабливало. Пропитанный утренним туманом воздух освежил пылающие веки Джо. Он шел, не отрывая глаз от сырого булыжника мостовой.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.