Мавр и лондонские грачи - [108]
Эндер пожал плечами.
– Я обязан был выполнить свой долг.
– А теперь ваш долг, – резко прервал его Каттл, – добиться отмены забастовки, в противном случае фирма «Кросс и Фокс» расторгнет контракты.
– Мой долг заключается сейчас в том, чтобы дать вам разумный совет, – спокойно возразил ему Эндер. – А потому я предлагаю: пересмотрите рабочие контракты – время для этого настало.
– Пересмотреть? – с издевкой повторил Каттл. – На что же будут похожи такие контракты? Без права на штрафы? И кончится тем, что рабочие смогут по своему усмотрению менять место работы. Этого они и добиваются! Но подобные контракты для нас, предпринимателей, не имеют никакого смысла.
Так как Эндер, на которого эти слова, должно быть, не произвели впечатления, лишь невозмутимо пожал плечами, Каттл продолжал настаивать.
– Поймите, нам, фабрикантам, нельзя вступать в переговоры. Рабочие немедленно прижмут нас к стене. Они превосходно знают, что сейчас мы не можем себе позволить ни одного дня простоя. К тому же, если они объявят забастовку у нас, это прозвучит как сигнал к выступлениям на всех заводах и фабриках страны.
Должно быть, этот аргумент все же произвел впечатление на Эндера, и Каттл не преминул этим воспользоваться.
– Но вы, инспектор Эндер, именно вы могли бы найти какой-нибудь компромисс. Впрочем, если считаете, что это вас не касается… Как хотите. Что ж, придется нам капитулировать. – И он язвительно добавил: – Быть может, после этого вы удостоитесь чести быть упомянутым в парламенте вместе с другими подстрекателями.
В эту самую минуту воцарилась какая-то необыкновенная тишина. Гул машин внезапно оборвался.
Часы показывали двадцать пять минут седьмого.
– Дождались! – зло воскликнул Кросс-младший и со страхом уставился на Каттла.
Тот молчал.
– Что это означает? – торопливо спросил Эндер.
Каттл, бледный как полотно, поднялся и, опершись кулаками о стол, произнес сдавленным голосом:
– Бунт! Рабочие остановили машины.
– Но это же… – вскочив с места, воскликнул Эндер.
Каттл медленно подошел к двери, открыл ее и патетически произнес:
– Инспектор Эндер! Умоляю вас, предупредите насильственные меры, воспользуйтесь случаем, обещайте им все, что сочтете необходимым! Мы предоставляем вам полную свободу действий.
Лишь мгновение инспектор Эндер колебался, затем, чертыхнувшись про себя и подумав: «Теперь они взвалили всю ответственность на меня!» – он быстрыми шагами покинул контору.
Кросс-младший собрался было последовать за ним, но Каттл, иронически улыбаясь, задержал его:
– Пусть инспектор один поговорит с ними… Все остальное мы сможем сделать потом. – С этими словами Каттл вышел в приемную, но тут же вернулся с Беллом. – Где ваши надзиратели? – спросил он.
– Ожидают на лестнице.
Выглянув в окно, Каттл приказал:
– Незаметно займите помещение котельной. Воспользуйтесь для этого запасным выходом. Мы с хозяином покажемся народу в открытом окне. Как только кончит говорить Эндер, я выступлю. И в эту же секунду вы должны пустить все машины. Ясно?
Белл кивнул. Каттл пояснил Кроссу-младшему:
– Это собьет их с толку. Тогда-то мы и ударим.
Как только машины остановились, Билли подумал: «Пора!» – и протиснулся к воротам. Вахтеры не обратили на него внимания, они все как завороженные смотрели во двор. Рабочие тоже не отрывали глаз от входов в прядильные цеха. Внезапно по толпе пронеслось: «Идут!»
Тут Билли увидел, как во двор стали стекаться рабочие утренней смены – мужчины, женщины, дети. И сейчас же Робин вскочил на кипы хлопка. Его хорошо было видно, голос гулко разносился по всему двору:
– Две недели назад фирма «Кросс и Фокс» обещала нам повысить заработную плату. Мы требуем очень немногого, и все же фирма не торопится выполнить свое обещание. Мы знаем, что каждый день хозяева наживаются на нас. Мы знаем, что пряжу, которую мы прядем, заказчики рвут у них из рук. Своим трудом мы создаем прибыль этим господам, а им нет никакого дела до того, как мы живем. И именно потому, что фирма бездействует, должны действовать мы. Пусть эти господа сегодня сами к нам придут! – Робин поднял руку и указал на окна конторы, за которыми стояли Каттл и Кросс.
По двору прокатился гул одобрения. Робин выпрямился.
– Станки стоят! Мы больше не работаем! Мы все, как один, решили: стачка! Но теперь мы требуем не только повышения заработной платы – мы требуем пересмотра контрактов…
Услышав эти слова, Билли бросился назад. Как только его увидели поджидавшие за углом товарищи, он, помахав им рукой, крикнул:
– Скорей сюда! Робин уже говорит!
Старик Келлинг совсем ослабел, и, прежде чем они добрались до ворот, прошло несколько минут. Бернера нигде не было видно. Келлинг остановился пораженный.
– Но ведь говорит совсем не Робин Клинг!
Билли и Джек прислушались. Потрясенные, они взглянули друг на друга.
– Что это значит? – спросил Джек. – И куда девался Бернер? – Все они смотрели на фабричный двор.
Толпа беспокойно гудела. Но вот и сюда донесся голос оратора:
– Я обещаю вам, что фирма вступит в переговоры. Вы можете мне довериться. Вы же хорошо меня знаете…
Выкрики из толпы прервали говорившего:
– Нет, мы тебя не знаем!
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.