Мавр и лондонские грачи - [107]
– Первое дело – не терять голову! – Робин крепко стиснул руку Бена.
Тут к нему подбежал молодой рабочий.
– Они приостановили выдачу заработной платы!
И действительно, через несколько секунд из главного входа вышел Очкастый Черт. Тяжело ступая, он двинулся к собравшимся во дворе рабочим. За ним, правда медленно и нерешительно, шли несколько надзирателей.
С тех пор как Кросс-младший устроил Белла старшим надзирателем в филиале, у Очкастого Черта было только одно желание: доказать шефу, что у него нет более верного слуги, чем он, Белл. С первого же дня он стал штрафовать всех направо и налево. Создал себе целую сеть доносчиков и только и делал, что подслушивал да подсиживал. Не прошло и нескольких недель, как все рабочие и работницы Уайтчаплского филиала возненавидели его.
Теперь, думал Белл, настал его час. Теперь он покажет своим хозяевам, как надо расправляться с мятежом! Засунув руки в карманы, сбычившись, он медленно приближался к стоявшим полукругом рабочим.
– Что тут происходит? – прорычал он, еще сдерживая себя. – Чего по домам не расходитесь?
Никто даже не пошевельнулся.
Шагах в десяти Белл остановился.
– Я вас спрашиваю, что тут происходит? Вы что, язык проглотили? – разнесся его голос по всему двору.
Белл сделал еще несколько шагов, но вынужден был снова остановиться. Каменной стеной стояли перед ним рабочие. На фабричном дворе воцарилась мертвая тишина. Лицо Белла налилось кровью. Он поднял голову.
– Предупреждаю! От имени правления фабрики я требую, чтобы вы немедленно покинули двор! В противном случае…
В ответ – ни единого звука, ни единого движения.
Очкастый Черт утратил свою всегдашнюю уверенность и оглянулся, ища глазами других надзирателей, но те предусмотрительно держались в отдалении.
Белл стал шарить глазами по шеренге рабочих. Но что это? Всё незнакомые лица! И чем-то все похожи друг на друга. Сжав губы, прядильщики сурово смотрели куда-то мимо него, поверх его головы. И в каждом лице – Белл вдруг ясно это ощутил – была угроза. Сейчас он бы много дал, чтобы не стоять так близко. Ведь каждый из них готов теперь свести с ним счеты. И, когда один из рабочих резким движением выдернул руку из кармана, Белл отскочил. Ему показалось, что он слышит какой-то глухой рокот, прокатившийся по толпе. Колени у него подкосились, перед глазами все запрыгало – вот-вот они набросятся на него! Он отступил еще дальше, потом повернулся и… побежал вслед за остальными надзирателями, уже скрывшимися за дверьми главного входа. Злой смешок прошелестел по рядам. Прошло еще несколько мгновений, и раздался голос Робина.
– Продолжайте выплату! – Рука его указывала в сторону кассы, где бухгалтера сидели, прижав носы к стеклу. Молниеносно их лица исчезли. Заработную плату тут же начали выплачивать.
Робин расправил плечи. Всю ночную смену он очень волновался. Не раз перед ним вставало озабоченное лицо отца, а к концу смены он уже не находил себе места. Его мучили сомнения, но теперь он понял – необоснованные. Ни один рабочий не покинул двора. Вот они стоят здесь, и, чем теснее друг к другу, тем зримее их сплоченная сила! Еще немного, и можно будет остановить машины и вызвать прядильщиков утренней смены во двор. Тут из прядильного цеха вышла группа человек в десять. У каждого в руках была кипа хлопка. Посреди полукруга они сложили кипы таким образом, что получился большой куб.
Улыбнувшись про себя, Робин подумал: «Оттуда я буду говорить».
Фабричные часы показывали двадцать минут седьмого.
Тем временем в конторе предпринимались все усилия к тому, чтобы правдами и неправдами уговорить фабричного инспектора Эндера. Для этого его и вызвали сюда в столь ранний час. Но Эндер не сдавался. Его совет вступить с рабочими в переговоры чуть не довел Кросса-младшего до бешенства.
– Переговоры? Под угрозой стачки? Это же капитуляция!
Каттл, которому в последний момент донесли о готовящемся выступлении рабочих, успел уже принять кое-какие контрмеры. Он тоже напряженно следил за грозными событиями на фабричном дворе, однако считал уместным, чтобы дирекция выступила с каким-нибудь успокоительным заявлением. Он-то и сообщил Эндеру о том, что Робин Клинг две недели назад передал хозяевам фабрики требование о небольшом повышении заработной платы. При этом Сэмюел Кросс, к сожалению, несколько неосторожно рассказал о напряженном положении дел фирмы и обещал выполнить требование рабочих.
– Почему же это обещание не было выполнено? – спросил фабричный инспектор Эндер.
– Да потому, что мы заранее знали: этим глотку не заткнешь. Они потребуют еще и еще. И так без конца. Сперва мы были вынуждены отменить ночную работу детей на Паркер-стрит и ввести для них восьмичасовые смены, а потом вы, господин инспектор Эндер, заставили нас сделать это и здесь, в филиале.
– Детский труд – это действительно моя область. Однако к стачкам я…
– Хорошо, хорошо! – прервал его Каттл. – Но вы же сами понимаете, что современное предприятие – это сложнейший механизм. И если лишь в одном месте переставить шестерни, то это может привести к совершенно непредвиденным последствиям. К каким, вы теперь сами убедились.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.