Мавр и лондонские грачи - [105]
Зайдя в подворотню, Бекки на минуту остановилась, ее охватил ужас. Потихоньку она прокралась в кухню, схватила белый мешочек и уже хотела выйти, как услыхала голоса своих хозяев в чулане. Должно быть Квадлы думали, что они одни в доме.
– Раззява! Ишь, опять комок гипса попался. Говорил тебе – просей через сито! Еще в тюрьму из-за тебя попадем!
– Чего орешь, дурья голова! Сам бы и просеивал!
Бекки вся дрожала, она хотела убежать, но вместо этого вдруг забарабанила кулачками в дверь чулана, крича во весь голос:
– Откройте! Откройте!
За стеной мгновенно воцарилась тишина. Потом Бекки услышала, как хозяева стали шептаться.
Тогда она еще раз громко крикнула:
– Откройте!
– Это же наша Бекки! – послышался голос миссис Квадл, и она рывком открыла дверь. – Ты что это? Чего ты? – Она прямо задыхалась от злости. – Я думала, ты давно уже дома! Ну чего, чего раскричалась?
Храбрости Бекки как не бывало. Но тут она вновь услышала голос миссис Гринвуд: «В муке был гипс!» – и бросилась мимо ошарашенных хозяев к мешкам с мукой, рядом с которыми действительно стоял бумажный мешок с гипсом, гневно крича:
– Этого нельзя делать! От этого умирают дети! Миссис Гринвуд приходила. Умер маленький Эрнест. В муке был гипс! – И Бекки, протягивая хозяевам белый мешочек, громко разрыдалась.
Квадлы оторопело смотрели друг на друга. Внезапно хозяин нагнулся и схватил полено. Но Квадлша быстро оттолкнула его и стала успокаивать девочку.
– Ах, бедная женщина! Такая потеря для нее! Должно быть, умом тронулась! Не знает, что говорит! – И хозяйка вырвала у Бекки мешочек.
– Я на кухне была, а мистер Квадл сказал про гипс. Вон и мешок открытый стоит… – воскликнула Бекки.
Одним прыжком огромный Квадл очутился рядом с девочкой. В ожидании удара Бекки закрыла глаза. Но тут Квадл опомнился:
– Да ты небось все перепутала! Я говорил, что в муке комки попадаются и просеивать ее надо. Вот и все, что я говорил.
У Бекки зуб на зуб не попадал, но она храбро стояла на своем:
– Вы сами сказали: комки гипса в муке, и пусть миссис Квадл просеивает, а то вы в тюрьму попадете…
– Ишь врунья какая! – разорался Квадл. – Тварь проклятая! А ну-ка, закрой дверь! Где моя плетка?
Но хозяйка соображала лучше мужа. Она оттолкнула его и прошипела:
– У нас здесь плохой муки не найдут. Заруби себе это на носу. А теперь убирайся! Ты нам больше не нужна. И завтра не понадобишься. И вообще, чтоб я тебя здесь больше не видела! Нам такие не ко двору. Всю вашу нищую семейку выкину из квартиры, если вы хоть на один день плату задержите. – Она подняла белый мешочек. – Можешь врать сколько влезет. В этом мешочке найдут только первосортную муку, уж будь спокойна! Да и кто вам поверит? Брат у тебя в ворах ходит, а мать… чего там говорить!.. – И она вытолкнула девочку за дверь.
…Возле дома Бекки наткнулась на Робина.
– Пойдем, сестренка! Проводи меня немного! – Робин не заметил, что на Бекки лица не было. Он обнял ее и сказал: – Хотел к тебе зайти сегодня, да уж поздно. Вдруг вижу, ты сама идешь. Когда домой прибежишь, Джо тебе все подробно расскажет. Ты уж нам помоги еще разок, Бекки.
Все, что ему надо было сказать, Робин быстро сообщил Бекки и, облегченно вздохнув, привлек сестренку к себе.
– Знаю, знаю. Противный Квадл все последнее время тебе житья не дает. Мы как раз собрались тебя совсем домой взять. Да теперь придется еще раз отсрочку на четыре недели просить, не можем мы сейчас заплатить за квартиру. Но ведь ты у нас храбрая. Уж как-нибудь потерпишь это время.
Только позднее Робин вспомнил, как выглядела сестра, какими огромными от страха глазами она смотрела на него и как дрожали ее губы, когда она говорила «Я все сделаю, Робин».
Медленно Бекки поднималась по лестнице. Нет, она никому ничего не скажет! И Джо не скажет. Да и к чему? Ведь мешочек у нее тоже отняли…
В тот вечер Бекки не спускала маленького братика с рук. Ходила ли она по комнате, сидела ли в углу, она все прижимала его к себе. От матери не ускользнуло ее волнение.
– Бекки, доченька моя, что с тобой? Что это ты бледная какая? Неужели он опять тебя побил?
Бекки покачала головой.
– Я же чувствую: что-то тебя мучает. Скажи мне, что?
Но Бекки продолжала молчать.
Прощаясь со старшей дочерью, мать спустилась с ней вместе вниз и ласково сказала:
– Да не убивайся ты так! Скоро мы тебя от них заберем.
Медленно-медленно шагала Бекки к дому хозяев, но в конце концов ей все же пришлось завернуть в подворотню. Она открыла дверь. Квадлы сидели за столом. Бекки не смела даже головы поднять. Хозяин, оттолкнув стул, резко спросил:
– Чего тебе еще тут надо?
– Можно мне остаться у вас? – чуть слышно спросила Бекки. Потом медленно подняла голову и сказала: – Пожалуйста, не спрашивайте сейчас с моих родителей плату за квартиру. Пожалуйста, подождите еще месяц…
Лавочники молча переглянулись. Вдруг Квадл захохотал.
– Ай да девка! Ты нам подходишь! Вижу, вижу, ты на такие дела мастак!
Добравшись до своего соломенного тюфяка, Бекки упала на него. Она слышала, как хозяева возились то в чулане, то на кухне, что-то передвигали, иногда смеялись. На башне пробило девять. Бекки уткнулась лицом в тюфяк, пусть никто не знает, что она плачет…
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.