Мавр и лондонские грачи - [104]
Сегодня Бекки с нетерпением поджидала возвращения Квадлов. Утром они обещали отпустить ее после полудня домой и даже разрешили остаться там на вечер. Но Робин уходит из дому около пяти, и, если не поторопиться, она уже не застанет его. Вот почему Бекки вышла за ворота и ждала здесь хозяев.
Тяжело вздохнув, Бекки снова вернулась на кухню, осмотрелась, проверяя, все ли она сделала. Да, все: покупки разнесла, плиту затопила, вода греется, горшки так и сверкают. Полы подметены. А сколько она заштопала носков!
Снаружи послышались шаги. Наконец-то! «Я еще успею домой!» – подумала она. Но почему Каро не лает? Может быть, миссис Квадл вернулась одна?
Бекки открыла дверь. Перед ней стояла соседка, швея миссис Гринвуд. В руках она держала беленький мешочек. Бекки хорошо знала эту добрую и приветливую женщину. Она жила в подвале недалеко от них. Летом прошлого года у нее родился маленький. С тех пор, сидя за работой в своей темной каморке, она часто напевала какую-нибудь песенку. Бекки очень нравился маленький Эрнест. Уж очень она любила малышей.
– Добрый вечер, миссис Гринвуд! – поздоровалась Бекки. – Вам что?
Швея не ответила. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза горели. Вдруг, подойдя вплотную к Бекки, она подняла мешочек и угрожающе прошептала:
– Ты же знала все!
– Что знала? – запинаясь, переспросила Бекки.
– «Что, что»! Не притворяйся! – закричала миссис Гринвуд и замахнулась мешочком, будто хотела ударить Бекки по лицу. – Да что он гипс в муку подмешивает! Где твой мистер Квадл?
– Его нет дома, – ответила перепуганная Бекки, отступив на шаг.
Вдруг соседка громко разрыдалась. Мешочек выскользнул у нее из рук.
– Он умер! – всхлипывала она. – Мой маленький Эрнест умер! Умер!… В муке был гипс!
Бекки стояла, словно громом пораженная. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но, прежде чем ей удалось произнести хоть слово в свою защиту, швея исчезла в подворотне. Бекки вся дрожала. Вдруг раздался лай Каро. Бекки инстинктивно схватила мешочек и спрятала его под своим тюфяком. В эту минуту в кухню вошла миссис Квадл и спросила с какой-то приторной ласковостью:
– Ну как, все в порядке? Хорошо! Можешь идти, как обещано. Сегодня ты больше не понадобишься.
Бекки, накинув пальтишко, выбежала на улицу. Свернув в свой переулок, она остановилась. Здесь ведь живет миссис Гринвуд. Окошко в подвале открыто. Дрожа от страха, девочка заглянула в каморку. Там было темно и тихо. У дверей стояли две женщины.
– …Да, в самый обед он помер. Заворот кишок…
– И неудивительно: она же у этого злодея муку покупает, у Квадла.
– А куда же ей податься? Швея ведь еще меньше нас получает.
– Надо бы заявить на него куда следует, на обманщика. Чтобы ему раз и навсегда по рукам дали! Да разве докажешь?
– Тс-с!
Женщины узнали Бекки и теперь с нескрываемой враждебностью смотрели на нее. Бекки, опустив голову, постаралась поскорее пройти мимо. Она прошла один квартал и остановилась.
«Покупает муку у этого злодея…» В ушах у нее так и звенело: «В муке был гипс… В муке был гипс!» Хозяева подмешали в муку гипс. …В голове гудело, мысли прыгали, и вдруг многое из того, что было до сих пор неясным, стало понятно. «Лживая-фальшивая!» – кричали ей вслед мальчишки. А она думала, что ее с кем-то путают.
Квадлы приказывали ей сушить листья ежевики, растирать их, а потом подсыпать в банку для цейлонского чая; часами заставляли мять и катать бурую глину, потом приправлять ее жиром! А зачем? Чтобы людей обманывать! Даже гипс в муку подмешивали! Тут-то она и вспомнила: в хозяйском чулане стояли два больших бумажных мешка. Перед самым рождеством это было. Ничего не подозревая, она спросила:
«…Да какая же это мука, миссис Квадл! И на манку не похожа! Что это у вас в бумажном мешке?» Бекки никак не могла отмыть белое пятно с тележки, на которой они с Каро привезли эти самые мешки.
«Опять шпионишь? Этого еще недоставало!» – накинулась на нее лавочница, а хозяин больно хлестнул ее плетью. С тех пор Бекки никогда ничего не спрашивала. Так вот почему ее не пускали в чулан, почему все с такой ненавистью говорили о ее хозяевах!
Лавочник Квадл и его жадная супруга принадлежали к самой подлой разновидности мелких торговцев: к тем, кто сбывает недоброкачественный товар. Словно пиявки, присосались они к беднякам, продавали продукты на полпенни, на пенни и даже на два пенни дешевле, часто в долг, но зато они подмешивали к ним все, что только могли. К гороху и бобам – соломенную сечку, мелкие камешки и прочий мусор; в манную крупу и во все сорта муки – гипс и мел; в сахар – толченый рис; и при этом обвешивали покупателей, пуская в дело фальшивые гири. Больше всего Квадлы наживались на колониальных товарах. К индийскому чаю они добавляли лист ежевики и терновника; в какао – хорошо протертую бурую глину, сдобренную бараньим жиром; а в перец подсыпали пыль. Уличить их было трудно.
Время от времени продовольственные инспектора ловили таких подлецов и наказывали их, но спустя несколько недель они, как поганки, появлялись вновь, уже в других кварталах нищеты, – их ведь не счесть в этом огромном городе!
«Обманщики!» Губы у Бекки дрожали. А теперь вот маленький Эрнест умер. Нет, этого нельзя было так оставить. Надо на них заявить! Да, да, заявить! Но как докажешь? Как? А мешочек! Она должна вернуться и взять мешочек.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.