Маттиас и его друзья - [39]
У Калле Хлюпика был задумчивый вид.
Ему так нравились улитки, что он насилу решился расстаться с ними, хотя его ожидал праздник и сок с булочками.
— Э, ну их, этих улиток! — сказал Пелле. — Они все равно не уползут дальше тротуара.
И все вместе дети отправились на двор.
— Ой, в самом деле здесь настоящий праздник! — удивленно воскликнул Калле Хлюпик, увидев, как все красиво.
— Ясное дело, настоящий! — возмутился Пелле. — А ты думал, что мы хвастаемся?
У Калле Хлюпика сразу стал несчастный вид. Он всегда так переживал, когда на него сердились!
— Пелле Хвастун, ты должен быть добрым к Калле Хлюпику! — вмешался Маттиас. — Вспомни, ведь у вас один и тот же папа!
— Ага, дядя Клумпе-Думп! — разом закричали Калле и Пелле и захлопали в ладоши.
Постепенно все мамы и папы собрались во дворе, пришла даже мама Калле Хлюпика, хотя она еще никого здесь не знала.
Последним явился дядя Клумпе-Думп. Он еще не совсем проснулся и все время тер себе глаза.
— Шапочка с кисточкой, шапочка с кисточкой! — заорал Пелле.
— Нельзя ли обойтись без нее? Только сегодня вечером! — взмолился дядя. — Сегодня ужасно жарко.
Но неумолимый Пелле надвинул шапочку с кисточкой прямо на уши дяде. Потом, вспомнив про канарейку, вынес ее во двор вместе с клеткой, чтобы она не чувствовала себя одинокой и заброшенной.
Только все собрались танцевать, как явился пекарь, задержавшийся до вечера в пекарне. Он держал под мышкой маленькую гармонику.
— Я слыхал, что здесь будет праздник, и решил немного поиграть, — сказал он и заиграл песенку «Лягушата».
Филиппа пугалась, когда Пелле Маленький подходил слишком близко. Ведь он хрюкал и вертел пятачком, как настоящий поросенок.
Потом пекарь заиграл «Пора жать овес», а когда он дошел до песенки «Каждый приглашает свою пару, я приглашаю свою», все взялись за руки. Все, кроме Пелле Маленького, которому пары не хватило.
Не найдя себе пару, он запел:
Тут ему в голову пришла великолепнейшая идея! Он кинулся к птичьей клетке, чтобы схватить канарейку и начать с ней танцевать, прежде чем все запоют: «Ой, как стыдно! Ой, как стыдно!..»
Но случилось нечто просто ужасное!
Клетка была пуста, канарейка улетела!
— Моя канарейка! Где моя канарейка?! — заорал Пелле и отчаянно заплакал.
Пекарь тотчас перестал играть, и все забегали в поисках канарейки.
Одна Филиппа радовалась.
— Пи-пи летает! Пи-пи летает! — кричала она, показывая пальчиком в небо.
— Слыхали! Слыхали! Это она выпустила канарейку! — И Пелле заплакал еще сильнее. — Где она, моя бедненькая канареечка?
Слезы так и лились на поросячью мордочку.
Дядя Клумпе-Думп подошел к мальчику и похлопал его по пятачку.
— Не плачь, дружок! Птица вернется, и очень скоро. Мы все поможем ее отыскать.
— Будете звать ее, кричите «Кафепанна!»[8] Она думает, что ее так зовут. — И Пелле с надеждой посмотрел на Клумпе-Думпа.
Сам он вместе с Маттиасом пустился на поиски по улице Фрейгатан.
— Кафепанна! Кафепанна! — кричали они так громко, что эхо отдавалось в безлюдных домах на улице Далагатан.
— Если я ее не найду, я сойду с ума, — всхлипывал Пелле Маленький.
Маттиас пытался его утешить.
— Она прилетит, я обещаю! — уверял он.
Миновав ворота, они очутились в каком-то дворе, откуда просматривалось еще несколько других дворов. Вдалеке разглядели они и свой собственный двор с майским шестом, похожим на зеленую черточку, рядом со скамейкой, где выбивали ковры.
— Надо осмотреть каждое дерево, — сообразил Пелле. — Канарейки, они ведь на деревьях сидят!
Они начали кружить под деревьями и изо всех сил орали: «Кафепанна! Кафепанна!»
— Лучше кричать потише, а не то она подумает, что мы на нее сердимся, — сказал Пелле. Голоса их так и гремели над дворами.
Тогда они стали тихонько манить: «Кафепанна! Кафепанна!»
Канарейка все равно их не слышала. Во всяком случае, она не показывалась.
Вдруг Маттиас с размаху упал прямо носом вниз — ведь они шли, задрав голову и разглядывая ветки деревьев, и как раз на пути Маттиаса оказалась большая яма.
Тут Пелле забыл о своем горе и громко расхохотался:
— Ой, как смешно! До чего ж ты перемазался! Ты весь черный! Ой, сколько травы у тебя в волосах! Хо-хо-хо!
Маттиас выбрался из ямы, вытер свой перепачканный нос и снова задумчиво глянул вниз.
— Да, вроде бы в такой же яме ты зарыл шорты своей мамы?
Пелле не хотелось отвечать. Стоило ему подумать о маминых трикотажных шортах, как у него прямо зуд начинался.
— Чепуха, та яма была куда больше! — нахмурился он. — А твой приставной нос лежал тоже там.
— А вдруг и в этой яме спрятан приставной нос? — загорелся Маттиас и стал шарить рукой в траве.
Но носа здесь не было.
— Ты рассказал маме про шорты? — спросил Маттиас.
— Знаешь… я шепнул ей об этом, — признался Пелле.
— Когда же?
— Один раз ночью. Хотя не знаю, может она и спала. Потому что она ничего не ответила.
— Значит, спала, — рассудил Маттиас. — А когда скажешь по-настоящему?
Пелле снова попытался уклониться от ответа и сморщил поросячью мордочку.
— Когда-нибудь зимой. Может, после Нового года. А если она будет злая, никогда не скажу!
Они продолжали свой путь, перескочили через остатки какой-то стены, перелезли через несколько заборов и попали в какой-то новый двор.
