Маттерхорн - [80]

– Уэйно, – сказала она, всё ещё глядя в стену, – Джонни Хартман попросил своего доктора заявить, что колено, которое он повредил на футболе, всё время выходит из строя. Брат Джейн упросил своего врача сказать, что он гей.

Он ничего не сказал.

Она издала долгий вздох. Её плечи подались немного назад, в своё нормальное положение. Он понял, что она сдерживает дыхание. Она заговорила тихим голосом, с которым, как он знал, не поспоришь. 'Ты поступил в Йельскую школу права. У тебя была отсрочка. Через три года война могла бы закончиться, а если б даже и нет, то ты бы отслужил юристом. Люди убивают за такое место, как у тебя'.

– Людей-то как раз и убивают. Людей лучше Джонни Хартмана и брата Джейн.

Она обернулась, на сей раз медленно. Она задрожала. Слёзы побежали из зелёных глаз, заставив его потупиться от чувства вины. 'Да! – зашипела она. – Да, да, да, да! А ты послал письмо, ни слова не сказав мне. Ты даже не подумал поговорить со мной об этом'.

Через месяц он очутился в школе основной подготовки в Куантико, штат Виргиния. Ему было трудно ей писать, потому что он понимал, что подготовка морской пехоты была ей совершенно чужда. Она отвечала нерегулярно, объясняясь тем, что новая должность отнимает её время полностью. Однажды, по прошествии почти трёх месяцев в Куантико, он позвонил ей, чтобы сказать, что сможет приехать в Нью-Йорк в трёхдневное увольнение. Она ответила, что уже кое-что запланировала в Вермонте. Через два месяца после этого он получил назначение во Вьетнам. Он позвонил и сказал, что ему надо увидеться с ней до отправки. Она согласилась, но предупредила, чтобы на ночь он не рассчитывал.

Накачанный тренировками, со стрижкой наголо, в форме второго лейтенанта морской пехоты он проделал долгий путь по железной дороге из Виргинии в Нью-Йорк. Когда он пришёл на квартиру, её подруги сказали, что она на встрече. Ждать было неловко, понимая, что подруги стараются его развлечь. Наконец, они отправились спать. Когда она вернулась домой, она приготовила чай. Спустя неловких полчаса, она сказала, что он может ложиться на кушетке, и сама легла в постель.

Он был так напуган и так отчаянно нуждался в утешении, что всё равно приполз в ней в кровать. Спустя два безутешных часа рядом с ней, повернувшейся к нему спиной, он уснул. Он поднялся затемно и в жаркой комнате кое-как влез в форму, потным телом прилипая к шерстяной ткани. Она молча наблюдала за ним. Он вызвал такси и сложил чемодан. Укладывая его на полу, он посматривал, как она сидит на краю кровати. На ней была длинная мужская рубашка. Рубашка не скрывала трусиков. Но ей явно было всё равно.

– Когда твой самолёт?

– В пять-тридцать. – Он пожалел, что перешёл на 'военное' время.

– Есть хочешь?

Он встал и поднял чемодан. 'Нет'.

– Ну, что ж…

– Да. – Он не мог отвести от неё взгляда. Не мог никогда. – Пока.

– Пока.

Он вышел, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы не потревожить её сожительниц, и спустился по лестнице.

Такси уже подъезжало, когда он услышал, как она бежит босиком по улице, всё в той же длинной рубашке. Он замер, поражённый. Она подбежала, с полными глазами слёз, обняла его, быстро поцеловала и оттолкнула. Таксист уложил чемодан и ждал у колеса, давая им немного времени.

Анна опустилась на бордюр. 'Уезжай, – тихо сказала она, глядя через пустую улицу. – Уезжай'.

В последний раз он обернулся к ней через заднее стекло такси. Сгорбившись, она сидела на грязном бордюре, сложив руки между коленями и лицом, и тряслась от рыданий.

Когда он перестал уже на неё оглядываться, таксист добродушно спросил: 'Во Вьетнам едешь?'

– Угу.

– Тяжёлое расставание.

Гамильтон что-то говорил и этим вернул Мелласа в настоящее. 'Должны существовать женщины – где-нибудь, – которые думают, что находиться здесь нормально'.

– Ты знаешь хоть одну? – спросил Меллас. Ему было неловко сознавать, насколько он ожесточился. Словно кто-то другой внутри него иногда использует его голосовые связки. Он на самом деле ненавидел женщин до какой-то степени, может, от того, что они оставались дома и не могли быть призваны. Может, из-за той власти, которую они имели над ним, из-за тоски по одной из них, из-за желания говорить с ней.

– Нет, – сказал Гамильтон.

– То-то и оно, – тихо сказал Меллас тёмной стене джунглей. Он обернулся к Гамильтону: 'Плюнь на это. Я иду проверять линии'. Он ушёл. Гамильтон вернулся к рассматриванию дембельской диаграммы.

***

Примерно в три-тридцать утра Фитч сообщил командирам о предстоящей задаче, об угрозах полковника отстранить его и о главной опасности – о трибунале. Взбешённый Меллас тут же вызвался сложить с себя обязанности и пойти под суд вместе с Фитчем. 'Как только ты признаёшься, корпус МП тотчас отрекается от дурной славы. Он отступается'.

– Меллас, – сказал Хок, – это тебе не грёбаное продолжение 'Бунта на 'Кейне''. – Кендалл и Гудвин рассмеялись, и Меллас тоже вынужден был улыбнуться, несмотря на всю свою злость. – Мы должны быть в точке 'эхо' к завтрашнему полудню, – продолжал Хок. – Это даёт нам максимум восемь часов на то, чтобы пройти точки 'браво', 'чарли' и 'дельта'. – Он повернулся к Фитчу. – Ничего не выйдет, Джим. Я бы потерял связь. Мол, вините в этом аккумуляторы. Просто проскочил бы пару контрольных точек. Нам чертовски повезёт, если доберёмся туда к завтрашней ночи, идя напрямик.