Маттерхорн - [76]

Шрифт
Интервал

Повисла неловкая тишина. Мелласу вдруг стало жаль этого человека, для которого мир менялся слишком быстро. 'Я думаю, что я тоже немного поторопился, сержант Кэссиди, – сказал Меллас. – Что если б ты просто сказал Кортеллу, что тебе жаль'.

– Ни хрена мне не жаль, лейтенант.

– Кэссиди, всё может обернуться к худшему. Они уже бузили по поводу стрижки Паркера. На такой верхушке не очень-то усидишь.

– Если они захотят испробовать эту хрень чёрной власти на мне, лейтенант, я так отчерню их чёрные жопы, мало не покажется. Им меня не запугать. Я имел дело со шпаной.

Меллас оставил попытки, взглядом сообщая об этом Фитчу. Фитч быстро повёл совещание дальше. Единственная новость, которую он сообщил, была та, что аккумуляторы разрядились настолько, что вдобавок к отключению всех вторых раций рации командиров будут включаться только на время перемещений роты и ночью. Последний приказ из батальона предписывал наверстать упущенное время; достичь сегодняшней контрольной точки 'альфа' завтра до полудня; пройти контрольную точку 'браво' во второй половине дня и по графику выйти на точку 'чарли' к завтрашнему вечеру. Пополнений не ожидается. Посадочная площадка готовилась напрасно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда на следующее утро они выступили в темноту, взвод Гудвина поставили ведущим. Взвод Мелласа получил относительную безопасность в середине колонны. Смирясь с тем, что нужно идти вместо того, чтобы лететь, парни переставляли ноги в бесконечной пляске пехоты. У тех, кто не шёл в голове, мысли вертелись вокруг лучших времён: вокруг еды, которую когда-то ели, девчонок, которых знали или хотели бы узнать получше. Для тех же, кто шёл ведущим, прошлого не существовало, было только пугающее настоящее.

Голод владел умами людей, донимал и головного дозорного, и Гудвина, который пытался игнорировать свой пульсирующий мозг и сосредоточиться на текущей задаче. Они шли с постоянным чувством раздражения и разочарования. Какая-нибудь часть снаряжения, цепляясь за ветку, становилась чудовищной несправедливостью. Налететь на впередиидущего из-за усталости означало вызвать непомерный гнев вместо обычных саркастических замечаний.

Они достигли контрольной точки 'альфа' через час после заката, на сутки отстав от графика. Точка 'альфа' оказалась покрытой джунглями вершиной холма, ничем более. Они не ели весь день, последние три четверти банки консервов были съедены за день до этого. Три дня прошло с тех пор, когда они ели хотя бы полрациона.


Во время всего обеда подполковник Симпсон выглядел расстроенным. Майор Блейкли предположил, что он беспокоится о том, как объяснить задержку полковнику Малвейни на завтрашнем совещании. Подполковник едва заметил, как официант из рядовых убрал его тарелку и долил кофе в чашку. Лишь за сигарами он чуть-чуть поддержал майора Блейкли и передового авиационного наводчика капитана Бэйнфорда в пересудах и шутках. Симпсон потянулся к бутылке 'Матеуша', которую они почти прикончили во время еды, и, игнорируя кофе, наполнил себе стакан. Быстро выпил. Он полез в карман за новой сигарой, но оказалось, что тонкий портсигар пуст.

– Сигару, полковник? – спросил Блейкли, доставая одну из своих.

Симпсон подкурил её от свечи на столе, сделал несколько быстрых затяжек, раскуривая, и расслабился. Блейкли зажёг свою сигару, откинулся и посмотрел сквозь сетку, защищавшую внутреннее пространство небольшой столовой для офицерского и сержантского состава от насекомых, мельтешащих снаружи. При свете заката ВБВ не представляла собой приятного места для принятия пищи. Возле палатки-столовой оборванными группками выстроились за едой рядовые. Почва раскисла. Вечерний воздух вонял керосином и горящим в бочках дерьмом, собираемым из уборных. Одинокий вертолёт 'Хьюи', возвращаясь в Куангчи, взлетел с грунтовой взлётно-посадочной полосы и, поначалу затерявшись в панораме серо-зелёных гор, обозначился силуэтом на фоне меркнущего света.

– Не то это грёбаное место, Блейкли, – проворчал Симпсон. Он, показалось, с какой-то злостью присосался к сигаре.

– Сэр?

– Нам следует быть в лесу. У нас три роты просиживают задницы на равнине, и одна, мать её, таскается по горам. Мы не можем их контролировать. Не можем дать под зад, когда нужно.

– Согласен с вами, сэр, но если батальон таким образом рассредоточен и роты разбросаны по всей карте, даже когда мы задействованы в операции, то как вы собираетесь их контролировать?

– Маттерхорн. Я хочу вернуться на Маттерхорн. Мы свяжем тогда весь северо-западный угол района. Разместим роты в джунглях для блокирования гуков, нападём на пути снабжения, уничтожим их тайники. – Он сплюнул на пол кусочек табака. – Кто знает, да хоть рейды в Лаос. Одними сраными бомбардировками этого не достичь. Ты бросаешь бомбу, а солдат встаёт и перескакивает через воронку, а СВА – это уйма солдат, притом из самых лучших. Поэтому нам нужно бросить на них наших ворчунов.

– Я согласен, – осторожно сказал Блейкли, боковым зрением следя за авианаводчиком, – но что мы можем поделать при этих чёртовых политических ограничениях? Но, чёрт возьми, я полностью согласен. Идти туда, где настоящее дело. – Блейкли не спросил полковника, в чём разница между командованием ротами по рации с Маттерхорна и командованием ротами по рации с ВБВ. Он понимал, что настоящая разница психологическая, по крайней мере, для людей там, в дивизии. Если командный пункт первого батальона двадцать четвёртого полка по карте будет располагаться на Маттерхорне, то – сам по себе, в своей наиболее незащищённой позиции, – для людей в дивизии он будет постоянным напоминанием о том, что офицеры, командующие первым батальоном двадцать четвёртого полка, это настоящие боевые морские пехотинцы, а не штабной состав, прячущийся за толстыми стенами блиндажей. Блейкли понимал всю важность образа. И вовсе не было б никакого вреда, если бы их при этом время от времени обстреливали. Он должен иметь в послужном списке настоящие боевые действия, такие, за которые дают 'Пурпурные сердца' и медали. Это лучший, может быть, даже единственный способ, ведущий на самый верх.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове)

Книга рассказывает о герое гражданской войны, верном большевике-ленинце Бетале Калмыкове, об установлении Советской власти в Кабардино-Балкарии.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.



Старые гусиные перья

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


От рук художества своего

Писатель, искусствовед Григорий Анисимов — автор нескольких книг о художниках. Его очерки, рецензии, статьи публикуются на страницах «Правды», «Известии» и многих других периодических издании. Герои романа «От рук художества своего» — лица не вымышленные. Это Андрей Матвеев, братья Никитины, отец и сын Растрелли… Гениально одаренные мастера, они обогатили русское искусство нетленными духовными ценностями, которые намного обогнали своё время и являются для нас высоким примером самоотдачи художника.