Мат красному королю - [32]

— Да. Мне уже говорили об этом, — медленно проговорил Бишоп. — Все, по-видимому, его сильно любили. Кроме двоих.

Голова де Витта повернулась как на шарнирах.

— Неизвестные лица?

— Да. Когда я нашел их, я думал, они тоже скажут, как они любили Дэвида Брейна. Если его так все обожали, отчего он попал в такое трудное положение?

Де Витт пожал плечами.

— Нет человека, которого любил бы весь мир. — Он лениво скосил глаза на дым, поднимающийся из пенковой трубки в лучах яркого солнца. — Вы хорошо знаете Мелоди?

— Почти совсем не знаю.

— Она похожа на Брейна во многих отношениях. Чертовский характер. Полагаю, поэтому они так хорошо поладили.

— Индивидуалисты обычно не ладят. Слишком сильные личности, слишком упрямые.

— Это верно, однако они, может быть, оказались исключением из правила. Они составили прекрасную пару. Знаете, иногда встречаешь двух людей, которые вместе, и останавливаешься, чтобы посмотреть на них, поскольку понимаешь, что увидел нечто редкое. Разновидность живой гармонии. Это заметно по тому, как они смотрят друг на друга, как разговаривают — я говорю не о том обожании со сладкими, томными, коровьими взглядами, которые видишь в отелях для молодоженов. Я имею в виду действительную гармонию. Глубинное соответствие. — Он взглянул на Бишопа и неожиданно саркастически добавил: — Впрочем, такая гармония совсем не в их характере, как мне представляется.

— Да?

— Вы бы поняли, если бы знали меня. Я никогда не обманывал себя никакой гармонией. Много ее выставляется напоказ, для других; куда бы ни пошел, везде это видишь. Улыбки, чувства, теплота человеческих отношений. Но это театр, концерт, легкая музыка, исполняемая струнными инструментами. — Насмешливое выражение погасло на его лице. — А потом струнам передается внутреннее напряжение. Они натягиваются и рвутся.

— Но все-таки вы хоть во что-нибудь верите? — спросил Бишоп.

— Да. Я верю в людей. Реальных людей: слабых, страдающих, сопротивляющихся, которым свойственно все человеческое. Я больше верю в них, чем в любое розовое стриптизное шоу, которое при желании можно увидеть на каждом шагу почти бесплатно. И Мелоди такая же. Таким, я думаю, был и Брейн.

Бишоп внезапно решился задать вопрос:

— Вы когда-нибудь встречались с ним в Англии?

— Нет, — ответил де Витт. — Я очень давно не был в Англии. Не был все то время, пока Мелоди жила там. В общем-то именно из-за нее. Она самая замечательная женщина в мире, но если вы хотите устроить себе адскую жизнь, она знает, как это сделать.

— И Брейн знал?

— Да, — мягко произнес де Витт. — Удивляюсь, как это они не отправились на тот свет вместе.

— Они были не очень далеко друг от друга. На одной дороге.

— Вы думаете, она убила его? — спросил де Витт.

Бишоп улыбнулся и сказал ровным голосом:

— Есть множество способов убить человека. И большинство из них довольно тонки, едва различимы. Но Мелоди не очень искусный, изощренный человек. Если бы она захотела убить мужчину, которого любила, она просто пристрелила бы его, я так думаю.

Де Витт ничего не сказал, и Бишоп обратился к нему сам:

— Вы не согласны?

— Согласен. — Голос его вдруг стал вялым. Он смотрел на корт так, словно игра в теннис интересовала его больше, чем разговор.

— Она устраивает сегодня вечер для друзей, — вновь заговорил Бишоп. — Надеюсь, вы придете?

— Да. — Де Витт даже не повернул своего гладкого лица.

Бишоп медленно поднялся, уронив на стул горсточку пепла.

— Ну тогда увидимся вечером.

Де Витт поднял глаза, щуря их против солнца так, что они превратились в щелочки. От этого лицо его утратило свою гладкость и стало меньше походить на маску.

— Бишоп, я плохо понимаю, что происходит у людей внутри. Я не позволяю себе лезть к ним в душу. Люди и так лишены уединения, слишком многое вторгается в их личную жизнь. Одна половина мира не позволяет другой существовать спокойно. Но я бы вот что сказал: Монте-Карло неподходящее место, чтобы соваться сюда из-за убийства.

Бишоп пожал плечами.

— Убийства всегда там, где вы их находите, — сказал он. — Это нередко бывает далеко от дома. До вечера.

Де Витт смотрел, как он удаляется, и когда высокая, худощавая фигура скрылась, он повернул голову и опять устремил глаза на игроков в теннис. На гладком загорелом лице не отразилось никаких чувств, как и в глазах, где только прыгали крошечные человечки в белом, гоняя теннисные мячи через сетку туда-обратно.

Ход одиннадцатый

Стояла ужасная духота. Окна были открыты настежь, но впускали внутрь лишь такой же горячий воздух. Он двигался только тогда, когда перемещались люди. Воздух стал осязаемым, вещественным; он словно царапал, обдирал лица и походил на музыку, которую Мелоди включила, — сладкоголосую и несколько душную. Но никто не возражал; гости говорили и слушали.

Доминик Фюрте стоял, слегка расставив ноги, наклонив вперед львиную голову, и слушал девушку с обнаженными белоснежными плечами. Здесь, среди женщин, цветов и музыки, он казался не к месту, словно охотник, пойманный в капкан голубями. Доминик улыбался девушке; она говорила очень быстро и поглядывала на других, слегка кивая головой. Она чувствовала себя тут как рыба в воде и давала оценку собравшейся компании — для Доминика, для его пользы и блага, словесно раздевая женщин, чтобы разоблачить их возраст, и мужчин, чтобы раскрыть их финансовое положение. Тому, кто знал Доминика, было понятно, что он тем временем думал только о морских глубинах.