Мат красному королю - [34]

— Спасибо, — проговорил Струве. — Я хотел бы поговорить с тобой где-нибудь наедине.

— Я придумаю что-нибудь завтра. Ты со всеми познакомился? Хьюго Бишопа ты знаешь…

— Меня не интересуют другие. Я хочу поговорить с тобой. И прямо сейчас. — Он не дотронулся до виски. Из стереодинамиков вырывалась бурная, быстрая музыка. Голоса звучали громче, отрывистей, бессвязней. По направлению к Мелоди, Струве и Бишопу медленно двинулся от окна Виланж. Доминик Фюрте глядел на Мелоди не отрываясь. С кротостью, удивившей Бишопа, она сказала:

— Пожалуйста, Эверет, не будь таким настойчивым. Я не могу поговорить с тобой сейчас…

— Ты можешь вернуться обратно.

Мелоди внезапно обратила молящий взгляд к Бишопу, потом опустила глаза вниз, в стакан.

— Не теперь, Эверет. Не сегодня.

— Теперь, — упрямо произнес Струве. — И лучше по своей воле.

Рядом с Мелоди встал Фюрте. Виланж, пройдя полпути через толпу, остановился на минуту, разговаривая и смеясь с кем-то. Бишоп спокойно обратился к Струве:

— Пойдемте, я вас познакомлю с остальными.

Продолжая смотреть на Мелоди, Струве ответил:

— Будьте так любезны, подите прочь, Бишоп.

Мелоди подняла глаза на огромного, великолепного Фюрте и нервно улыбнулась.

— Эверет, — сказала она, — познакомься, это Доминик Фюрте. Доминик, это Эверет Струве.

Мужчины оглядели друг друга. Струве кивнул, Фюрте улыбнулся. Бишоп слегка тронул Струве за рукав и проворковал:

— Берите виски с собой.

— Спасибо, Хьюго, — нежно проговорила Мелоди.

Некоторое время Бишоп не мог сообразить, почему она ведет себя так необычно, совсем не в своей манере. Ситуация становилась все более сложной. Если попытаться вывести Струве из комнаты силой, американец несомненно окажет яростное сопротивление. Ростом он не уступает Фюрте, у него упрямый, непреклонный подбородок. В такой маленькой комнате половина народа будет покалечена, если начнется драка. Бишоп мог бы обратиться к Фюрте за помощью, зажать Струве с двух сторон, лишив его свободы действий, и быстро провести его через толпу к двери прежде, чем кто-то заметит назревающий скандал. Некоторые, может, и обратят внимание, но большинство ничего не поймет. С другой стороны, это будет несправедливо по отношению к Струве — выступать вдвоем против одного.

— Пойдемте, Струве, надо представить вас гостям, — сказал Бишоп с приятной улыбкой. — Пойдемте, я настаиваю.

Струве, наконец, оторвал взгляд от Мелоди и повернулся. Слова вылетали из него словно камни:

— Настаивать никому не рекомендую, если речь идет обо мне. Я хочу, чтобы вы ушли.

Мелоди что-то тихо сказала Доминику, но Струве сосредоточил теперь свое внимание на Бишопе. Тот схватил его за руку так, что со стороны это показалось бы дружеским жестом любому, кто за ними наблюдал. Явно следил за ними только де Витт, но могли быть и другие.

— Нет, уйти я не могу. Раз вы ни с кем не хотите знакомиться, значит вам не нравится этот вечер, и тогда мне придется проводить вас из комнаты. Иначе вы и другим испортите удовольствие.

Лицо непрошеного гостя снова побледнело, и теперь Бишоп не сомневался, что от гнева.

— Я никому не хочу портить удовольствие, Бишоп. Я здесь для того, чтобы увидеть Мелоди.

— Хорошо. Давайте тогда выйдем на минутку подышать свежим воздухом. Потом, если захотите, можете вернуться.

Сказано это было легко и небрежно, почти что дружеским тоном, но конфликт стал совершенно очевидным. Бишоп по-прежнему крепко держал Струве и вдруг почувствовал, что другая рука того дернулась так, что содрогнулось все тело. В толчее у Струве не было никакой возможности нанести удар, и Бишоп сначала не мог понять, что произошло, пока не взглянул на Фюрте. Тот смотрел на американца тяжелым взглядом. Струве отвел свободную руку назад, чтобы вновь замахнуться, но Фюрте опять остановил его. Теперь они с Бишопом держали Струве с двух сторон.

— Доминик… — ласково начала Мелоди и замолкла, когда, резко рванувшись, Струве высвободил руки. Стакан его грохнулся об пол. Бишоп быстро поставил свой стакан, готовясь отразить удар, но Фюрте снова перехватил руку Струве.

Момент, когда можно было уладить дело тихо, прошел, и Бишоп пожалел об этом. Фюрте послал короткий, не очень точный удар, метя в подбородок Струве — лучшее, что он мог сделать в условиях ограниченного пространства, но кулак лишь скользнул по скуле, заставив голову слегка откинуться назад. Какая-то женщина вскрикнула, и разговоры стихли. В трехсекундной удивленной тишине слышно было, как щелкнули костяшки пальцев. И тут же поднялся тревожный шум. Люди стали тесниться, отступая назад. Двое или трое выронили из рук стаканы.

Бишоп почувствовал, что есть еще немного времени, чтобы вывести Струве и продолжить вечер. Если позволить ему действительно разъяриться, вечер пропадет, и пострадают многие гости. Поэтому Бишоп исхитрился и резко ударил ребром ладони по внутренней стороне руки Струве, чуть ниже плеча. Он точно попал в нужное место, рука Струве безжизненно повисла, как парализованная. Бишоп услышал его тихий всхрап, когда Фюрте заломил другую руку за спину и согнул под нужным углом.

Люди жались к стенам. Еще недавно, когда пришел Струве, комната казалась переполненной, теперь же в середине образовалось довольно большое свободное пространство. Струве что-то говорил, но Фюрте сильнее заломил ему руку, и он замолк. Они дошли до дверей; кто-то уже широко распахнул их. Фюрте и Струве вышли из комнаты, и Бишоп плотно закрыл за ними дверь. К его удивлению, американец расслабился сразу же, как только они довели его до площадки между этажами.