Мать и сын - [59]

Что же за причина может побудить человека кого-либо стать католиком? Я не думал, что ситуация как-то прояснится, если я расскажу, что не смог, увы, сделать ничего другого, просто потому что Матрос (мой «Матросик») явился мне во второй раз, — он приехал ко мне и даже позволил мне касаться его… и поэтому данный некогда обет должен быть исполнен. Или, если уж быть совсем честным, это была всего лишь квази-романтическая, экзальтированная комедия?..

— Я уже давно об этом думаю, — ответил я. — И теперь считаю, что самое время.

Казалось, Ламберт С. задумался.

— Почему человек становится католиком? — в голосе его слышался скепсис. — Потому что когда-то так было принято дома. Или в смешанных браках, если это важно для католической половины. Но зачем иначе?.. — На лице его появилось выражение легкого напряжения, как будто он считал, что неточно выразился, или невольно сказал не то, что думал.

— Но никаких препятствий ведь нет? — настаивал я.

— Я имею в виду не это, — продолжал Ламберт С., прикладываясь к рюмке, так что и мне пришлось сделать глоток. — Я имею в виду: человек — всего лишь человек, изменится ли он, если куда-то запишется? Ты уже некоторое время об этом думаешь, по твоим словам. Как давно?

— О, уже несколько лет, — невыразительно произнес я.

— Хорошо, ты ходишь в церковь, — заключил Ламберт С. — Но кто или что решает, католик ты или нет? Бумажка, записка? Штамп? Пара капель воды?

— Нет, не думаю, — признался я. Ламберт С. подлил нам еще.

— Вот приходят ко мне тут, — начал он с ясно различимым отвращением в голосе. — Из моего прихода. Я их хорошо знаю. Очень милые люди. Он, кажется, модельер, она поет. У них рождается ребенок. Они приходят ко мне и говорят, что ребенка нужно крестить. Я спрашиваю: зачем? Ну как же, говорят, «первородный грех». Я говорю: если я на малыша водичкой покроплю, он что, избежит первородного греха?

— Да уж, бывают люди, — поддакнул я.

— Я таких вещей уже навидался, — тяжело вздохнул Ламберт С. — Парень не может устроиться садовником в монастырь, потому что его отец играет в футбол за не-католический клуб. Ей-богу, Герард. Еще пришлось словечко замолвить за парнишку, который хотел стать закройщиком в C&A. Отличные отметки, потрясающий парень. Крещеный, причастие, конфирмация, все что хочешь. Но не вышло, потому что у него дядя — отступник.

— Слыхал я такие вещи, — сказал я, изображая заинтересованность, но выслушивать все это мне определенно больше не хотелось.

— Понимаешь, — продолжал Ламберт С., — вот со всем этим тебе придется иметь дело. — Его рюмка была почти пуста. — Покойник, которого нель зя положить в могилу к собственному брату, потому что брат был католик, а тот — нет.

— Жуть какая, — тяжело вздохнув, посочувствовал я, но от этого меня и в самом деле пробрал мороз.

— Ты принадлежишь к церкви, или ты к ней не принадлежишь, — утвердительно произнес Ламберт. — И ни один человек на свете не может это решить.

— Да, ты прав, полагаю, — тихо сказал я. Из-за коньяка я начал обращаться к Ламберту С. на «ты». Узнал я не то, что ожидал, и все же интуиция меня не подвела: услышанное было не увертками или ложью, а чистой правдой.

Ламберт С. налил нам по третьей рюмке.

— Если кто-то хочет придти к нам аккомпанировать во время службы… или петь там у нас на чердаке… (Ламберт С. имел в виду переоборудованный под небольшую аудиторию чердак школы), — меня что, интересует, кто он и что он такое?..

Ламберт С. был прав, тут уж ничего не поделаешь, и я спросил себя, не избавит ли меня его правота от всей этой моей комедии и шумихи на веки вечные. Если только я не намеревался и дальше осложнять себе жизнь…

Где были мои доводы, — если они существовали, — способные противостоять правоте Ламберта С.? Да, и все же в моем желании стать католиком было нечто, к чему явная правота Ламберта С. отношения не имела. Возможно, из-за коньяка, возможно, просто наперекор Ламберту С., теперь я был вынужден облечь эти доводы в слова. Ламберт С. был человек терпеливый, не какой-нибудь там католический пролаза или тип с двойным дном. Он был готов выслушать меня, и его оценка того, что я собирался обсудить, была бы оценкой честной. Я осушил свою рюмку, беззастенчиво протянул ее Ламберту, чтобы он наполнил ее по четвертому кругу, отхлебнул половину и пустился в рассуждения. Ламберт С. слушал внимательно, время от времени прикрывая глаза, — не от нетерпения или скуки, но для того, чтобы лучше сосредоточиться на моих аргументах.

— Становишься ли от этого лучше? порядочней? Чувствуешь ли себя счастливей от того, что сделался католиком? — начал я. У меня не было такого ощущения. Делаешься ли, как католик, причастным «благ», коих в противном случае будешь лишен? Я этого себе представить не мог, сообщил я Ламберту С., хотя на самом деле кругом было полно таких, кто совершенно серьезно полагал, что обратившегося в веру после смерти ожидает жизнь вечная, в то время как тот, кто не раскрыл объятия учению, будет вынужден довольствоваться временным отрезком своего земного существования.

Мои доводы чем дальше, тем больше обретали ясность, удивившую меня самого, и в течение нескольких секунд я находился под впечатлением, что они были честны и отражали мои истинные побуждения.