Мастерская несбывшихся грез - [5]

2

К Венеции я привык не сразу. Несколько недель я провел в подавленном состоянии духа, не вылезая из трущобы, которую дядя Альберт предоставил моему учителю герру Фушу в глубине заднего двора своих складов. Этот беспокойный город с многолюдными шумными улицами, с каналами, от которых летом исходила нестерпимая вонь, с церквами, где хозяйничали паписты, настолько отличался от моего родного города, что сначала я почувствовал себя совершенно чужим, ненужным. Конечно же, «мессер Альберт», как его здесь называли, принял меня радушно, но этот человек имел слишком много забот, чтобы постоянно уделять внимание своему пятнадцатилетнему племяннику, пусть даже он когда-то станет наследником его брата – а, может быть, этот аргумент оказывал на него как раз противоположное действие.

Если франкфуртский банкир Майер отрастил себе солидный живот, то «мессер Альберт» был тощ, как скелет. Он был убежденный холостяк и не знал другого отдыха от своих дел, кроме как торговля произведениями живописи. Действительно ли он любил искусство? Я так не думаю. Просто он знал, что фламандцы ценятся на вес золота у богатых купцов, которые отовсюду съезжались в Венецию, чтобы, как в пещере Али-Бабы, «откопать» здесь какое-нибудь необычное сокровище, редкостную вещичку, драгоценный предмет. В ту эпоху влияние Константинополя было почти полностью забыто. Джакопо Беллини многими годами раньше привез из Рима вкус к античной литературе, который Брунеллески уже привил во Флоренции. Антонелло доверил мастерским секрет изготовления масла и лаков. Втайне здесь рисовали языческих богов совсем рядом с образами Богоматери. Дядя Альберт посредничал.

И вот понемногу я начал входить в этот мир – знакомиться с Серениссимой [11]. Вместе с герром Фушем, который был мне проводником, я ощупью углублялся в улочки этого лабиринта, постоянно наталкиваясь на красочные кортежи, почти не понимая, что это такое, но в ту эпоху любой венецианец, независимо от своего общественного положения, не мог пройти по улице и трех шагов, не будучи сопровождаем людьми, роль которых состояла в том, чтобы придавать его персоне соответствующий блеск. Купцы окликали вас с противоположного конца площади, уговаривая покупать самые разнообразные и часто совершенно ненужные вам товары. Женщины красовались, сидя на высоких портшезах, на самых оживленных перекрестках, окруженные зеваками, выкрикивавшими слова, которых я не мог понять, зато я прекрасно понимал жесты, какими они сопровождали свои возгласы. Здесь можно было наблюдать, как навстречу турку в восточном тюрбане идет полуголый негр или укротитель зверей играет на дудке, встряхивая головой, увешанной колокольчиками. А то вдруг показывался, величественно восседая на чем-то вроде щита, поддерживаемого диаконами в стихарях, которые бежали, как сумасшедшие, вопя, чтобы их пропустили, грозный прелат с благословляющей десницей, в алой шляпе, украшенной золотыми помпонами.

В самой гуще этой беготни, в квартале Сан Самуэле был вход в мастерскую Ринверси. Поднявшись по лестнице, которая вела на балкон, и свернув в коридор, посетитель все дальше удалялся от уличного шума, пока не оказывался в довольно большом зале с высоким потолком, освещенном двумя огромными окнами, где царила полная тишина и где около дюжины молодых людей рисовали, стоя в молчании перед своими мольбертами. Руководитель этих занятий, легко узнаваемый по своему зрелому возрасту и тросточке в руках, переходил от ряда к ряду, наблюдая за тем, как продвигается работа. Иногда он брал из рук того или другого ученика кисть и подправлял какую-нибудь деталь на картине, делая замечание, которое последний выслушивал с почтительным вниманием. В этой мастерской рисовали мадонн согласно модели, подробно описанной в специальном нотариально заверенном письменном распоряжении заказчика.

По другой лестнице, более узкой, чем предыдущая, поднимались этажом выше, где два или три художника с подтвержденным статусом занимались копированием или окончательной отделкой более оригинальных произведений: положения во гроб Христа, вознесения или преображения Господа и других евангельских сюжетов, предназначенных для какого-нибудь влиятельного братства. Когда я впервые сюда пришел, я был поражен монастырским спокойствием, царившим в этих светлых помещениях, таких непохожих на логово мастера Ватгейма, но в то же время и не нашел здесь колдовского очарования, которое рождалось из сумеречной тайны подвалов, где скрипели печатные прессы. Так вот, именно здесь, на еще более высоком этаже, где была рабочая комната хозяина мастерской, вскоре должна была состояться мимолетная встреча, которая стала решающей в моей жизни.

Герр Фуш разговаривал по-итальянски с акцентом ганзейских территорий, откуда он был родом. Но в границах Венецианской республики на эту шероховатость никто не обращал внимания. Все болтали здесь как кому вздумается, на всех мыслимых и немыслимых языках, и каким-то чудом понимали друг друга. Мой учитель – ему тогда было, полагаю, лет тридцать – имел нахальство беззастенчиво обращаться к самым различным людям, будучи убежденным, что одна рекомендация Майеров откроет перед ним если уж не все сердца, то наверняка все двери. Но в действительности, я думаю, венецианцы не доверяли «мессеру Альберту». Они слишком любили свободу, чтобы нюхом не почувствовать те ловушки, какие мог им устроить способный банкир. Как говорится: «Не пользуйся деньгами еврея, иначе еврей попользуется тобой». А в глазах венецианца, все люди с деньгами были в какой-то степени евреями – особенно если они принадлежали к протестантскому вероисповеданию. Словом, герр Фуш весьма самонадеянно углубился в самые дебри венецианского лабиринта, что свидетельствовало о его оптимизме и, вне всякого сомнения, о его наивности.