Мастерская Бога - [15]

Их многомесячной страды,

Где все держалось

Лишь на нервах.

И где недолго до беды...

Где горечь прошлого,

Страданья

И боль, что сжалася в груди,

Неясность,

Страхи ожиданья –

Однажды будут... позади.

А впереди ручьями пота

Тяжелый шаг тяжелых дней.

Легко сказать –

Начать работу.

Продолжить –

Это потрудней.

Они сарайчик сгоношили

На сопке

Рядом со скалой.

Гвоздями горбыли прошили,

Как полотно хэбэ иглой.

У входа притулили сени.

Внутри

Сложили печь в углу.

Обили старым толем стены,

А у окошка на полу

Площадку сделали из бревен,

Чтоб груз ее не «прогинал»,

Поскольку

Встанет с балкой вровень

Из глины бюст-оригинал.

Бюст оный в толчее барачной

Чугай сработал

День за днем!

И постарался.

И удачно

Он выразил идеи в нем:

Идеи власти и движенья...

Чугай их

Сердцем понимал,

Когда подчас в изнеможенье

Себе в ночной тиши внимал –

Решал -

Должна семья большая

Держаться на отце одном,

А то сыны, себе ж мешая,

Порушат мир в дому родном.

Он думал:

«Бюст на сопке встанет.

И о его, глядишь, судьбе,

Случится - прочитает

Сталин

И призовет его к себе.

И, может, вспомнит...

Может, вспомнит

Бой под Царицыном в степи,

Где мчался с саблей

Красный конник

И беляков рубил в цепи.

И несомненно Сталин скажет,

Вспять повернувший

Ход годин:

- Конноармеец?..

И под стражей?..

Хороший скульптор?..

Не один...

Канавы скульпторы копают?

Ведут дорогу?..

Почему

Не по-хозяйски поступают?

Дорогу делать есть кому...

И он, Чугай, тогда доложит.

Он должен это доложить.

Он в это дело душу вложит –

Для этого стремился жить.

Вождю

Расскажет скуповато –

Рассказ, быть может,

И не нов -

«Их много там невиноватых

И нужных Родине сынов.

Нет!

Он врагом народа не был

(он для народа жить горазд).

Но здесь ему

С овчинку небо

Уже казалось, и не раз...

И все равно,

Не веря в гибель,

Он верил фактам вопреки –

И в это верили другие

(быть может,

верить им с руки).

Мол, Сталин

Кем-то там обманут.

Народ любовь ему дарит.

Недобрым словом

Будь помянут,

Кто лишь недоброе творит.

Об этом планы и заботы. –

Он ждал,

Конец с концом сводя...»

Об этом

Думая в работе,

Корпел над обликом вождя.

Взяв за основу первослепок,

Не отступил он от черты,

Где повторяется все слепо.

Бюст принял верные черты:

В глазах

Теченье дум застыло –

Познать бы, что они таят.

И вытянут назад затылок.

И к людям вниз

Направлен взгляд.

И весь

Вперед он устремился,

Упрямо голову нагнув.

Чай, к людям широко шагнув,

В последний миг

Остановился.

И каждый, молча, зрит его...

А там,

На сани бюст поставив,

Они его к скале доставят –

Земле упорства своего.

И вновь настырно и упрямо,

Спеша за четким ходом дней,

Пунктирную сколотят раму,

Чтоб точки наносить по ней

На рябь скалы...

И сколотили.

И к сопке, стывшей на ветру,

С надеждой новой,

С новой силой

Однажды вышли поутру.

Еще в хребтах,

В багровой бездне,

В морозном сжиженном дыму

Лежало солнце желто-белым

Молочным кругом.

И к нему

Тянулись сопки языками

Вкусить и света, и тепла...

Вдали пятном маячил камень.

И жизнь текла,

И не текла.

И жизнь вокруг

Печально-строго

Таилась в синей полумгле

На не призретой ныне Богом,

Врагами проклятой земле.

Но будет многое забыто,

Коль ты останешься живой,

И будни лагерного быта,

И твой барак,

И твой конвой,

Лишь

Будут помниться годами

Бычок,

Что найден невзначай,

С друзьями

Краткое свиданье,

Тепло костра

Да крепкий чай.

Не дьявольски лихое бремя –

Возлягут на душу года.

И ты душой

Восславишь время –

Ты обреченным

Был тогда.

Но бесу,

Бесу не поддался.

Но душу чистой сохранил.

Ты в трудный час

Собой остался,

Христа в душе не уронил.

И темень таяла. И соком

Сочилось света молоко.

Свет проявлял сарайчик,

Сопку

И двух угрюмых мужиков,

Отвыкших от хорошей пищи

И от других былых вещей,

Работу знающих, .

Жилище

Да вкус

Пустых нечастых щей.

Те мужики - один Лутавин,

Другой Чугай –

Они сам-друг

Творили дело, не лукавя,

С отдачей и души, и рук.

Жердяк рубили

Подле бровки –

Тянули на скалу леса.

Конец с концом

Срастив веревки,

Накручивали пояса.

О деле скупо говорили,

Губами двигая едва.

А там присели - «покурили».

А там привстали оба-два.

На миг

Взглянули друг на друга.

И подошел к скале Чугай.

И стихла ближняя округа.

И смолк

Далекий птичий грай.

Кувалда,

Лом,

Кайла,

Зубило

Себя означат иногда.

Но туг

В гранит скалы врубились

И не оставили следа.

Хотя он был –

Чуть видный глазу –

Каленый,

Острый клюв кайлы

Лишь поцарапал,

Лишь погладил

Поверхность жесткую скалы.

И снова долбанул. И только

Царапиной наметил круг.

Долбать же надо было

Столько, -

Приопустились руки вдруг.

И приуныл в тиши Лутавин.

И рядом, молча, сел Чугай.

Казалось,

Крепкий дух оставил

Моих героев. И тайга

Со всех сторон

К ним подступила,

Недружелюбье затаив.

Лихой стены лихая сила

Уже взяла в объятья их.

Бежать -

Не за полушку сгинешь –

Тайга сурова, словно рок.

И захотел,

Да не покинешь

Бамлаг,

Пока не кончишь срок...

Через - работу - путь отсюда

Домой,

Коль выпадет судьба

И час настанет.

А покуда

Пустым мечтаниям - «труба».

Пусть

Сотрясают воздух звуки –

Они остынут, отпарят.

Глаза боятся. Ну а руки

Любой и всякий труд творят.

Чугай на пальцы

Жадно дунул.

Ругнулся...

И сказал:

- Подъем!..

Лутавин тихо думу думал

О сокровенном... О своем...

И снова сжал Чугай руками

Гладь черня –

Аж на пальцах сок.

Он верил –

Долбит капля камень,

Чтоб

Превратить его в песок.

Он верил...

И удар кувалдой.

Он верил...

И опять удар.

Он верил -

В жизни кривда с правдой